Книга Законник, страница 37 – Василий Горъ

Это было плохо. И еще как. Ведь я точно знала, что за все время нашего 'путешествия' от Свейрена и до ущелья Кровинки Утерс-младший ни разу не посмотрел на меня, как на женщину.

Чтобы отогнать от себя грустные мысли, я сконцентрировалась на образе горящей свечи и ушла в транс. Как можно глубже. И… перестаралась…

…— Ва-а-аше высочество-о-о-о! Очни-и-итесь!! Ну, ва-а-аше высочество-о-о!!! — услышав плач Адили, я открыла глаза, удивленно уставилась на склонившуюся надо мной наперсницу и вздрогнула: рядом с ее щекой, на иссиня-черном небе, искрилась россыпь Пояса леди Ирикнии! А, значит, я провела в трансе не несколько часов, а целый день! И теперь не успею осмотреть место моего 'торжественного выхода'!

— Мда… — мрачно вздохнула я и попыталась сесть.

— Ой!!! — услышав мой голос, воскликнула Адиль. — Вы… очнулись?

— Как видишь, да… — хмуро пробормотала я и принялась избавляться от остатков мешковины.

— Вам не больно? — с ужасом глядя на 'мои' живот и грудь, спросила наперсница. — Ваши ра-…

Вместо ответа я отодрала от внутренней стороны мешка обугленный кусок мяса и продемонстрировала его служанке:

— Он не болит…

— Ух-ты! — восхитилась она. И засияла.

— Сколько рубашек ты привезла? — принюхавшись к одежде Валии, поинтересовалась я.

— Четыре, как вы и приказали… И все остальное по списку…

— Отлично… Тогда идем к реке — я хочу выкупаться и переодеться…

…Ночное купание в Мутной оказалось гораздо менее приятным занятием, чем год назад. Во-первых, спину мне мылил не граф Аурон, а Адиль, а во-вторых, мне было безумно страшно. Страшно уходить из Свейрена. Страшно ночевать в лесу в полном одиночестве. Страшно оставаться наедине с Равсарским Туром и его воинами. Поэтому, несмотря на теплый ветерок, дующий вдоль русла реки, я тряслась мелкой дрожью и клацала зубами.

Адиль, зная мой упрямый нрав, благоразумно молчала. И лишь иногда позволяла себе тяжело вздохнуть.

Правда, к моменту, когда мои волосы оказались высушены, а я — одета, она все-таки не выдержала и поинтересовалась:

— Ваше высочество! А может не стоит?

— Стоит… — вздохнула я. — Если я вернусь во дворец, то умрет моя мать, мой отец и… еще очень много ни в чем не повинных людей…

— А если не вернетесь?

Я закрыла глаза, вспомнила безумное лицо Детоубийцы, забившейся в угол своей камеры, свою руку с пузырьком Черного Забвения над глиняной кружкой с водой, и тяжело вздохнула:

— Одну жизнь я уже забрала… И на этом, судя по всему, не остановлюсь…

— Но тогда… — начала, было, Адиль, и тут же замолчала. Видимо, вспомнив про мою мать и отца. — Ясно… А можно, я пой-…

— Нет… — я помотала головой. И, представив себя без единственной верной служанки, чуть не застонала в голос: — Нет, нет, и еще раз нет!

— Как прикажете, ваше высочество… — глотая слезы, пробормотала Адиль и зажмурилась.

В свете звезд ее искаженное мукой лицо вдруг показалось мне серым. И я вдруг почувствовала, что ей тоже нужна надежда:

— Как я и сказала, езжай в имение. К отцу. Если все пройдет, как я планирую, то мы еще увидимся…

…Еле слышный перестук копыт я услышала перед самым восходом солнца. И, прислушавшись к своим ощущениям, криво усмехнулась: Великая Мать Виера из меня пока не получалась. Нет, справиться с нервной дрожью и ознобом мне удалось без труда, но до полной уверенности в себе было еще далеко.

'Великая Мать Виера прекрасна, как рассвет в высокогорье, горяча, как огонь лесного пожара и нежна, как прикосновение южного ветра. Ее голос чарующ, как пение ветра в горных теснинах, а взгляд ласков, как поцелуй матери…' — голосом Беглара Дзагая подсказала память. — 'Но все это — только для ее эдилье. Для всех остальных гюльджи-эри холодна, как вечные снега Белого Клинка. И смертоносна, как Меч Полуночи…'

'Ты прекрасна, как рассвет…' — вполголоса буркнула я. — 'Поняла? Вот и соответствуй!'

'Неразумные щенки, узнавшие про кинжал, который Великая Мать носит на поясе, верят в то, что этот кусок отточенной стали — тот самый Жнец Душ, которым Ойтарр сразил Великого Змея Угериша. И боятся его прикосновения. Что с них взять — дети! Главное оружие гюльджи-эри — это Слово. Одно шевеление ее губ — и там, в будущем, рвутся нити чьих-то жизней, а в ткани мира, выплетаемой сестрами Дэйри, меняется рисунок…Великая Мать — это Солнце и Ночь, Страсть и Тлен, Жизнь и Смерть…'

'Слышишь, а еще ты — Страсть и Тлен!' — увидев, что из-за поворота русла показались головы головного дозора равсаров, хмыкнул внутренний голос. — 'Давай уже, соберись! Иначе ты никогда не увидишь ни замок Красной Скалы, ни своего ненаглядного Аурона Утерса…'

'Увижу!' — разозлилась я, и, забившись поглубже в овражек, приготовилась ждать…

…Восседающий в седле мощного черного жеребца Равсарский Тур вел себя, как подросток, первый раз в жизни выехавший в военный поход: хватался за меч, привставал на стременах, без нужды пришпоривал и осаживал коня. И не замечал удивленных лиц своих воинов. На мой взгляд, его можно было понять: где-то тут, у одной из излучин Мутной, его обещала ждать Великая Мать Виера. И он панически боялся не узнать место, которое она ему описала.

Я тоже этого боялась — до рассвета оставалось всего ничего, а этот недоделанный Тур упорно не замечал ни 'Коленей' в русле реки, ни приметных деревьев на холме, ни баронских 'жемчужин' под ними.

'Дура ты!' — ругалась на себя я. — 'Какие, к Великой Матери, жемчужины для горца? Кремень, гранит, базальт… Лед, в конце концов…'

Второе 'я' угрюмо возражало:

— Ну не слепой же он, правда? Значит, не может их не увидеть!

И не ошиблось: Беглар Дзагай все-таки увидел Колени. Но только тогда, когда проехал мимо и обернулся…

— Хейя!!! — подняв коня на дыбы, заорал он, и, выхватив из ножен меч, вскинул его над головой.

'Грохнешься же, дурень…' — подумала я, наблюдая за чудесами вольтижировки. И на всякий случай поплотнее вжала голову в плечи, чтобы мечущийся вдоль противоположного берега всадник меня не заметил.

На то, чтобы сообразить, где именно я приказала ему ждать, у моего 'эдилье' ушло минут десять. И еще столько же он метался вокруг плоского, как стол, камня, пытаясь меня углядеть. В общем, к моменту, когда русло реки залил свет восходящего солнца, я пребывала, как бы выразиться помягче, в крайне раздраженном состоянии. И не переставая орала. Мысленно, конечно — 'Сядь же, наконец, дурень!!!'

Сел. Но вертеться продолжил. Его воины, не понимающие, что происходит, пялились на своего вождя. А я — на солнце. Вернее, на розовую полоску, медленно наползающую на самый край овражка, в котором я сидела.