Онлайн книга «Я заберу тебя с собой»
|
— Я тебе завтрак приготовила. Только он уже остыл. Грациано протянул руку: — Иди сюда. Флора поставила поднос на пол и робко подошла. — Сядь. — Он чуть-чуть подвинулся. Флора осторожно села. Он взял ее за руку. — Ну что? Флора едва заметно улыбнулась. «Скажи ему», — подумала она. — Ну что? — еще раз спросил Грациано. — Что — «что»? — пробормотала Флора, сжимая его руку. — Тебе понравилось? — Да… «Скажи ему». — Тебе хорошо с распущенными волосами… Гораздо лучше. Почему ты всегда так не ходишь? «Грациано, я должна тебе сказать…» — Не знаю. — Что случилось? Ты какая-то… — Ничего. — «Грациано, мы не можем больше встречаться. Мне жаль». — Есть хочешь? — Немного. Мы вчера вечером так и не поели. За мной должок… Флора встала, подняла поднос и направилась на кухню. — Ты куда? — Подогрею кофе. — Не надо. Так выпью. — Грациано поднялся, сел, потянулся. Флора налила ему кофе с молоком и смотрела, как он пьет и есть печенье, и поняла, что любит его. Этой ночью она не заметила, как внутри нее прорвало плотину. И чувство, запертое в дальнем углу ее существа, вырвалось и заполнило ее сердце, ее разум, всю ее. У нее перехватило дыхание и в горле начал расти ком. Он доел. — Спасибо. — Взглянул на часы. — О боже, мне надо бежать. Мать там, наверное, уже с ума сошла, — отчаянно произнес он, поспешно оделся, натянул сапоги. Флора, сидя на диване, молча наблюдала за ним. Грациано мельком взглянул на себя в зеркало. «Я ужасен, надо срочно принять душ», — подумал он. Надел куртку. «Он уходит». Значит, все, о чем она думала ночью в машине, — правда, нечего больше сказать, нечего объяснять, потому что он уходит, так и должно быть, он получил что хотел, и нечего тут обсуждать, нечего добавить, спасибо большое, пока, и это ужасно, нет, так лучше, так гораздо лучше. Уходи. Убирайся прочь, потому что так лучше. 105 А Говнюк прям молнией мчится. Упорный он, ничего не скажешь. Только это ему не поможет. Рано или поздно ему придется остановиться. «Куда ты собрался?» Говнюк их заложил и должен поплатиться. Пьерини его предупреждал, но он поступил по-своему, он проболтался, и теперь он получит по полной. Элементарно. На самом-то деле Пьерини был вовсе не уверен, что заложил именно Морони. Это вполне могла быть сучка Палмьери. Но по большому счету это было не важно. Морони ему нужен, чтобы в дальнейшем проще дела улаживать. Нужно, чтобы стало понятно: Пьерини слов на ветер не бросает, его нужно принимать всерьез. А с Палмьери он потом разберется. Без спешки. «Дорогая Палмьери, как же не повезло твоей тачке!» — Он тормозит. Он спекся. Готов! — радостно завопил Фьямма. — Подъезжай. Я его толкну, и он упадет. 106 Флора была так холодна. Совсем другая. Как будто на завтрак проглотила кусок льда. Грациано ясно чувствовал: она хочет, чтобы он ушел. Приключению конец. «Вчера ночью я наворотил лишнего». В общем, надо уходить. Но он слонялся по гостиной. «Хватит, сейчас я ее спрошу. Ну, откажет она! Попытка не пытка». Он сел рядом с Флорой, но не вплотную к ней, поглядел ей в глаза и осторожно поцеловал. — Ну я пошел. — Ладно. — Ну пока. — Пока. Но вместо того чтобы выйти и испариться, он нервно закурил и заходил по комнате, как муж в коридоре роддома. Остановился внезапно посреди гостиной и, набравшись мужества, изрек: — А может, встретимся вечером? 107 «Больше не могу». Пьетро видел краем глаза, что они приближаются. Всего в десяти метрах от него. «Сейчас остановлюсь, развернусь и уеду». Дурацкая мысль. Но других-то нет. Сердце в груди трепыхалось и рвалось в клочья. Легкие изрыгали пламя, обжигая горло. «Больше не могу, больше не могу». — Поди сюда, Говнюк! — орал Пьерини. Вот они. Слева. В трех метрах. «А если рвануть через поле?» Тоже не выйдет. По обе стороны дороги два глубоких рва, и даже на спортивном велосипеде он бы через них не перемахнул. Свалился бы. Пьетро увидел, как Фаусто Коппи, едущий с ним, разочарованно покачал головой. В чем дело? «Так не пойдет. Надо вот как: ты быстрее этого раздолбанного мотороллера. Они могут догнать тебя, только если ты притормозишь. А ты разгонись — и оторвешься метров на десять, а не станешь тормозить, они тебя никогда не догонят». — Говнюк, я только поговорить. Я тебе ничего не сделаю, честное слово. Мне тебе нужно объяснить кое-что. «А ты разгонись — и оторвешься метров на десять, а не станешь тормозить, они тебя никогда не догонят». Он увидел физиономию Фьяммы. Жуткую. Губы его кривились в ухмылке, очевидно, изображавшей улыбку. «Я приторможу». «Если затормозишь — тебе конец». Фьямма резко выставил вперед ножищу километровой длины в армейском ботинке. «Они хотят меня скинуть с велосипеда». Коппи по-прежнему огорченно качал головой: «Ты слишком много думаешь, это тебя погубит, если бы я столько думал, то никогда не стал бы лучшим, а может, и вовсе умер бы. В твоем возрасте я работал в мясной лавке, и все вокруг меня дразнили, говорили, что я кривой и смех один на меня смотреть с моим велосипедом, с которого я еле до земли доставал. Но однажды во время войны я вез еду голодным партизанам, скрывавшимся в деревенской лачуге…» Сильный удар Фьяммы оттолкнул Пьетро влево. Склонившись вправо всем телом, Пьетро сумел удержать равновесие. И снова погнал как сумасшедший. «… а двое нацистов на мотоцикле с коляской, который гораздо быстрее мотороллера, погнались за мной, и я помчался изо всех сил и оставил позади немцев, а ведь они едва меня не поймали. Я в какой-то момент стал все больше набирать скорость, и немцы остались позади, а Фаусто Коппи — это Фаусто Коппи — это Фаусто Коппи — это Фаусто Коппи…» 108 Пьерини глазам своим не верил. |