Онлайн книга «Дни гнева, дни любви»
|
– А все-таки не стоит так делать, мадам! – отозвался кучер, когда стало ясно, что погони нет. – Не в прежние времена живем! – Ах, да пропади пропадом эта осторожность! Площадь Луи XV находилась почти на окраине Парижа. Ее еще не успели вымостить камнем, и площадь вся заросла травой. Здесь было всего два здания, и одним из них был Гард-Мёбль – хранилище главных сокровищ монархии. Начальник Гард-Мёбль ждал моего прихода. Когда я протянула ему письмо короля, он лишь невнимательно просмотрел его и бросил на стол. – Меня уже предупредили о том, что вы заберете бриллианты королевы. Я приготовил их – вот они, в шкафчике. Явно гордясь своей ответственной службой, начальник отпер шкаф. На бархатных подушечках мерцали невиданные драгоценности – крупные голубые алмазы, бриллианты чистой воды, оправленные в золото и без оправы, ожерелья и браслеты, кольца с огромными сверкающими камнями. И между этими сокровищами как настоящий король располагался большой, в сто двадцать карат бриллиант – так называемый «Голубой алмаз Золотого руна». Его особенно любила Мария Антуанетта. – Вы не боитесь везти это через весь город? – спросил начальник. – Я могу дать вам охрану. – Нет-нет, – солгала я, – я взяла с собой двух лакеев и в охране не нуждаюсь. В карете я поспешно снимала бриллианты с подушечек и плотно укладывала их на мягкое дно шкатулки из сандалового дерева. Они едва вошли туда, и крышка закрылась с трудом. Сунув шкатулку в красную кожаную сумку, я приказала ехать к Хлебному рынку, где у меня была назначена встреча. Я прибыла с опозданием на две-три минуты, и они уже ждали меня – Кристиан Дюрфор и Аксель де Ферзен. Последний был в темном плаще и надвинутой на глаза шляпе. Надежды, которые возлагала на него королева, вполне оправдывались. Швед очень много сделал для организации побега: расписал каждый час до последней минуты, приготовил одежду, заказал на свое имя роскошную карету, подобрал верных дворян-охранников, нашел лошадей и, наконец, сам испытал их на дороге возле Парижа. Все это он делал, хотя въезд в столицу ему был полузапрещен. Кристиана было трудно узнать. Он был в лакейской ливрее и лакейской шляпе – словом, его задачей было изображать лакея. Его роль разделяли еще два дворянина – офицеры де Мальден и де Валори. На самом деле они являлись телохранителями, и ради того, чтобы удостоиться такой чести, возможно, и стоило нарядиться в столь позорный наряд. – Вот, они здесь, – прошептала я, передавая Дюрфору бриллианты. Чуть выглянув из кареты, я обменялась с ним поспешным поцелуем. – У вас все хорошо? – Да. Ни малейших подозрений не возникает. Это меня и настораживает. – Почему? – Все слишком легко. Это может быть признаком плохого конца. – Все будет великолепно до самой границы, – проговорила я уверенно. Он покачал головой, глядя на меня. – А вы, Сюзанна? – Что – я? – Я направляюсь с королем за границу. А вы? Вы присоединитесь ко мне в Вене? – Как только получу заграничный паспорт. Подумав, я добавила: – Конечно, я уеду. Когда здесь не будет короля, меня уже ничто не будет удерживать. Граф де Ферзен сделал нам знак, что разговор затягивается, и мы, еще раз поцеловавшись, расстались. Я ехала в Тюильри с тяжелым сердцем. Разлука с кузеном была предрешена. Умом я понимала, что все делается так, как положено. Он должен выполнить свои обязанности, я – свои. Но когда уедет он, король, Мария Антуанетта, с кем останусь здесь я? Мне здесь уже не будет жизни. Я стану совсем одинока. Да, надо будет уехать… И уж конечно, я не стану ждать, пока Франсуа уладит свои дела и решит развестись со мной! В девять часов вечера я должна была быть во дворце. За час перед этим, по обыкновению, королева отпускала своих камеристок. В Тюильри становилось тихо-тихо. А в одиннадцать вечера вся королевская семья уже будет сидеть в карете, готовая к отъезду. Такова была договоренность. К моему удивлению, я застала королеву не в салоне, как предполагала, а в спальне – полураздетую, в пеньюаре, готовую скорее ко сну, чем к побегу. – Что с вами, государыня? – спросила я удивленно. – Т-с-с! – Они прижала палец к губам. – Здесь повсюду есть уши. Она плотнее прикрыла дверь и, нервно покусывая губы, прошептала: – У меня скверное предчувствие. Мы не можем сегодня ехать. Я уже сказала об этом Луи. Нужно подождать еще один день и послать гонцов предупредить об этом. Вы понимаете? – Нет, – сказала я. – Отчего произошли все эти изменения? – Сюзанна, мы поедем завтра. – Но почему? – спросила я, уже представляя, как эскадроны, стоящие в полной готовности, получают приказ расседлывать лошадей и ждать еще одни сутки, в жару, в кошмарных условиях. Сразу начнется пьянство среди солдат, сдвинутся и нарушатся все договоренности, исчезнет согласованность действий… – Сюзанна, повторяю вам, у меня скверное предчувствие. Сегодня дежурит моя камеристка Решерей, а она, несомненно, ко мне подослана. Ее любовник, и это всем известно, – Гувион, комендант Тюильри. Вы понимаете? Я ее подозреваю. Она шпионка… А завтра у нее выходной. Мы уедем завтра, и так будет надежнее. Когда королева решила, королеве не перечат. Через десять минут после нашего разговора из Тюильри уже помчались надежные нарочные в кавалерию Буйе, к гусарам Шуазеля, в Монмеди и Шалон и, наконец, к Ферзену, с сообщением о том, что задуманная операция переносится на двадцать четыре часа – с 19 на 20 июня 1791 года. 4 Следующее утро предвещало такой же жаркий и душный день, как и прежде. Спать приходилось с открытыми окнами, и уже на рассвете спящих донимала жара. Ехать, а тем более бежать в такую жару я считала истинной мукой. Я провела ночь в Тюильри, но спала не более получаса. В соседней комнате я слышала беспокойные шаги Марии Антуанетты. Людовик XVI, когда я его видела, был невозмутим и спокоен. Он даже в эти тревожные часы не потерял аппетита, которым всегда отличался. Утром камеристка, вызвавшая подозрения королевы, ушла, и я получила возможность подняться к королеве. Она уже была тщательно одета, завита и напудрена, подле нее находилась фрейлина мадемуазель де Невей. – По-видимому, ваше величество, – сказала я, решив не скрывать своего мнения, – вы совершенно напрасно обидели недоверием камеристку Решерей. – Но ведь ее любовник – Гувион, комендант Тюильри! – Если бы она ему что-то рассказала, Национальная гвардия не была бы так беспечна. А сейчас гвардейцы мирно пьют утренний кофе, чистят палаши… А ружья бросили у стен. Уверяю вас, к вечеру они будут пьяны. Королева нахмурилась. Я понимала, о чем она думает. Был потерян день, самое подходящее время ушло безвозвратно. Именно вчера все роялистские силы были собраны в кулак. А сегодня… Кто мог поручиться, что и сегодня дела обстоят таким же образом? |