Онлайн книга «Край вечных туманов»
|
– Откуда ты приехала? – Из Лондона. – Как тебе удалось высадиться на земле Республики? – Меня привез английский бриг в Сен-Мало. – Как он назывался? – «Бесстрашный». – Кто помогал тебе в Сен-Мало? – Английские агенты. – Их адрес? – Я не знаю. Они не живут там постоянно. – Их имена? – Фротте и Уильямс. Все это были пока детские игры. Батц предвидел эти вопросы, а ответы я заучила, как инструкцию. – Когда и как ты прибыла в Париж? – Первого февраля, в дилижансе. – Где ты остановилась? – Нигде. Я сразу отправилась исполнять поручение. – Преступление, хочешь ты сказать, – жестоко перебил он меня. Я не возразила. Сен-Жюст смотрел на меня холодным змеиным взглядом. – Ты впервые была у Дантона? – Нет. Я ездила к нему летом, привозила деньги. – Что он делал взамен? – Обещал спасти королеву. – Чем можно доказать его предательство? Это был самый главный вопрос. Батц предупреждал меня. – Должно быть, – сказала я очень спокойно, – в его бумагах можно найти подобные доказательства. Если произвести обыск. Поток вопросов возобновился. – Ты знаешь, что ты везла? – Приблизительно. Деньги и письма. – Содержание писем тебе известно? – Нет. Я была только связной. Меня это не интересовало. – Кто писал Дантону? – Английское правительство. Уильям Питт, премьер-министр, руководил этим. – Чего они хотели от него и что он обещал? Я ответила неуверенно. – По-моему, он обещал восстановить монархию, уничтожить Конвент и казнить Робеспьера. За это ему был обещан пост первого министра при малолетнем короле. – Но Дантон всегда стоял за Орлеанов. – Не знаю. Речь шла о маленьком короле. – Как долго, по-твоему, Дантон предает Республику? – С тех пор, как она была провозглашена. Все его действия были обусловлены подкупом со стороны Англии и Пруссии… – У тебя нашли свидетельство о благонадежности, подписанное Эро де Сешелем. Он тоже работает на вас? – Конечно. Он ведь дантонист. И скрытый роялист. Чем дальше заходил допрос, тем увереннее я становилась. Сен-Жюста, казалось, не интересовали мелкие подробности, на которых я могла бы попасться. Лицо его слегка оживилось. Он был рад потоку компромата, обрушившегося на Жоржа Дантона. Ему даже не важно было, правда ли это. – Дантона никто не заставит быть честным в отношении Республики, – продолжала я громко, даже с некоторым воодушевлением. – Он ненавидит Робеспьера. Он называет его евнухом, идиотом, жалким интриганом, а тебя, Сен-Жюст, тебя он считает просто ничтожеством и прихвостнем, я сама слышала эти слова! Мне было важно разжечь ненависть. Сен-Жюст, белый как мел – даже губы у него побелели, – вскочил с места, пальцы его сжались в кулаки. – Замолчи! Не тебе повторять это, жалкая английская дрянь! Он потерял свое хладнокровие, пусть на миг, но потерял. – Ты спала с ним? – С кем? – переспросила я недоумевая. – С этим предателем! Отвечай! Я возмутилась. – Какое, собственно, это имеет отноше… Он не дал мне договорить. Размахнувшись, он ударил меня по лицу. Я вскрикнула, хватаясь за щеку. – Так ты спала с ним? За деньги, вероятно? И вы с ним вместе смеялись над нами? «Над нами»? Он имел в виду, вероятно, себя и Робеспьера. – А отчего бы нам и не посмеяться! – крикнула я дерзко, вызывающе. – Вы даете достаточно поводов для насмешек. Твой Робеспьер в свои тридцать пять лет не вызвал интереса ни у одной женщины; он потому и завидует Дантону, что сам бессилен. А ты… ты лишь бледное его подобие. Ты внушаешь ужас. Никакая женщина не захочет тебя, да и ты не способен хотеть. Ты отвратителен! А Дантон – мужчина хоть куда. Он живет полной жизнью, он знает любовь и наслаждение, а вы так никогда и не узнаете, что это такое! Он сам спровоцировал меня на это. Я была в каком-то исступлении, я лгала, сама забыв о том, что я лгу. Инстинктивно чувствуя, что попадаю в самое больное место, я жалила, как могла. Мне нечего было терять. Он закатил мне пощечину – одну, потом другую, но я все равно рассмеялась ему в лицо. – Ты просто жалкий червяк! Ты даже ударить как следует не можешь! Ты не мужчина, а малокровная улитка! Посмотри-ка на себя повнимательнее! «Я схожу с ума», – мелькнула у меня мысль. Я вырвалась из его рук. – Ты, верно, утешаешь себя тем, что все твои силы забирает любовь к родине и революции, и потому тебя на другое не хватает. Видно, ты придумал это для своего успокоения. Но ты только себя обманываешь. Ты ни на что не способен, кроме как корпеть над бумагами и упиваться ненавистью; ты слизняк! Слизняк! Я бросила ему это в лицо, задыхаясь от злорадства. Я играла, как настоящая актриса, и потому у меня получилось все это так хорошо, что я говорила то, что думала. Он остановился, опираясь на спинку стула; его прежде тусклые синие глаза снова засияли – так оживила их ненависть. Я в жизни не видела, чтобы кто-то смотрел на меня с такой ненавистью. Тем более что я вдруг с ужасом прочла в этом взгляде желание – зверское, жестокое, исступленное. Казалось, он готов разорвать меня на куски. – Я запомнил тебя, – заговорил он хриплым клокочущим голосом. – Еще тогда, семь лет назад. Ты и тогда рада была унизить меня. – Мерзавец! Я выпросила у отца твое освобождение! – Ты рада была видеть мое унижение. Я убью тебя за это. Он повторил это с каким-то восторгом: – Я убью тебя. И даже не потому, что ты враг. Знай, что не потому! Я убью тебя потому, что ты – это ты. Что ты видела меня тогда, что… – Не трудись перечислять! – прервала я его с горькой насмешливостью. – Если ты начнешь перечислять все свои низменные побуждения и гнусные мотивы, тебе не хватит ночи, жалкий Сен-Жюст, шевалье де Ришбур. Я давно готова умереть. Мне это уже не страшно. Ну-ка, поройся в своем грязном воображении, может, отыщешь что-нибудь пострашнее! – Я уже нашел. Мне стало немного жутко. Он смотрел на меня, как ненормальный, губы у него дергались. |