Книга Нежный тиран, страница 10 – Шэрон Кендрик

Эта прекрасная женщина привыкла к обожанию и не замечала, каким даром наградили ее боги. Кем бы она была без всего этого роскошного окружения? — подумал он. Сохранила бы она свой аристократический, утонченный вид?

Его рот презрительно скривился.

— Боже, Кайлоран, неужели ты не можешь думать ни о чем другом? А репутация семьи в обществе, а статус землевладельцев, а положение служащих?

— Но ведь это все — одно! — воскликнула она.

— Что одно? Репутация семьи? — резко возразил он.

— При чем здесь репутация семьи? Мы обеспечиваем работой всю округу! Так всегда было! Ты же сам когда-то…

Адам сжался от злости. Так она хочет, чтобы он выразил ей благодарность! Уж не желает ли эта красотка, чтобы он пал перед ней на колени?

— Ты очень самонадеянна и высокомерна, Кайлоран, — сказал он тихо. — Хочешь указать мне мое место? Или напомнить, что ты здесь хозяйка?

— Ты сам считаешь меня заносчивой стервой!

— А разве ты не такая?

— Нет! Не такая!

— А ты знаешь, почему твой дедушка дал мне работу?

— Не знаю.

— Он тебе не говорил? Она покачала головой:

— Он не захотел говорить об этом.

Значит, она спрашивала! Она сказала, что она не сноб. Что ж, проверим, так ли это. Глядя на темные кипарисы, он начал:

— Я вырос без отца.

— Ну и что? Я тоже.

— Это не совсем одно и то же. Твоя мать была вдовой. — Он чуть не добавил «респектабельной», поскольку в его понимании именно с этим определением связывалось слово «вдова», хотя мать Кайлоран не была респектабельной. — Моя мать не знала, кто был моим отцом, — сказал он быстро. — Им мог быть кто угодно.

Она не отвела взгляда.

— Понимаю, — сказала она.

Адам наблюдал за ее лицом, ища на нем признаки потрясения или осуждения. Вопреки его ожиданию, лицо Кайлоран оставалось спокойным и безмятежным. В глубине души он даже желал, чтобы она его осудила. Он хотел, чтобы она судила его и признала виновным. Ведь тогда он мог бы точно так же поступить и с ней. Его жизнь стала бы намного легче, если бы он мог представить Кайлоран на месте ее матери — такой же безнравственной и пустой. Но в зеленых глазах, сиявших невероятно жарким огнем, он прочел лишь понимание.

— Я вырос на Бартон-стрит, ты знаешь, что это за место?

— Слышала, но сама никогда там не была.

— Конечно, — хмыкнул он горько, — я даже не представляю, что бы ты там делала. — Он следил за птицей, которая весело плескалась в пруду. — Мое детство прошло в компании многочисленных «дядей», которые постоянно слонялись по дому.

Он говорил, словно читал по готовому тексту, уже не заботясь о производимом впечатлении. Неужели у него вконец очерствело сердце?

— Должно быть, тебе там было очень плохо. Он взглянул на нее. Что она может в этом понимать!

— Плохо? Да, можно сказать и так. По мере того как я рос, выносить это становилось все труднее. Но у меня был выход. Я хорошо учился в школе и, кроме того, работал. По воскресеньям я тоже работал. Сначала меня взяли в помощники к пекарю. Знаешь место, где находится пекарня?

— Конечно.

И вдруг он понял, что никогда никому не рассказывал таких вещей о себе. Многие годы он держал их внутри себя. Скорее всего, он размяк, оттого что разбередил воспоминания, вернувшись сюда. Зачем он рассказывает ей все это?

— С тех пор как я начал работать, я все время копил деньги, — продолжал он. — Я знал, что они мне потребуются, когда придет время поступать в колледж.

Кайлоран смотрела на него во все глаза.

— И что случилось потом? — спросила она.

— У меня был ключ от хлебопекарни, так как я иногда работал ночами, — помолчав, продолжал он. — Однажды этот ключ украл один из любовников моей матери. Он пробрался туда и устроил там погром. Утащил все, что там было, включая кассу с деньгами. На следующее утро они оба исчезли.

— Твоя мать и этот человек? И что произошло потом?

— Меня, конечно, сразу же уволили. Пригрозили, что, если не верну деньги, меня отправят в полицию. А каким образом я мог накопить денег и расплатиться, если все считали меня вором? Вот тогда и вмешался Вон. — Глаза Адама стали похожи на холодные сверкающие льдинки. — Теперь ты понимаешь, в каком долгу я перед ним? Он единственный из всех поверил мне и дал мне шанс выкарабкаться.

Кайлоран была потрясена его рассказом до глубины души.

— А твоя мать? Ты с ней видишься?

— С тех пор я никогда больше ее не видел, — мрачно сказал он.

Сначала у него не было никакого желания встречаться с ней из-за ее предательства. Со временем обида прошла, и ему стало легче. Теперь, когда у него довольно высокое положение в обществе, может быть, она осознает свою вину и сама придет к нему.

— И как ты теперь чувствуешь себя, Кайлоран? Во всеоружии?

— Как это «во всеоружии»? — Она тряхнула головой. — Как я могу судить? Бывают обстоятельства, над которыми мы не властны. — Она прикусила губу, вспомнив выходки своей матери. Только брак привел ее в чувство. — В любом случае, как ты уже заявил, если кто-то и владеет ситуацией в данный момент, так это ты. Ты делаешь ставки.

Ее слова вернули его мысли к настоящему.

— Неужели ты считаешь, что успех такого маленького предприятия, как ваше, будет неизменным всегда? — мягко спросил он. — Не от Бога же вы получили право владеть всем этим и управлять. Жизнь переменчива, ничто в мире не вечно, а особенно — стабильность. Волей-неволей приходится приспосабливаться к переменам.

— Ты хочешь сказать, что у нас нет никакой надежды. Так?

Он тряхнул головой. Ее потемневшие глаза напряженно глядели на него, словно взывали к его совести.

Зачем он это делает? Неужели подсознательно пытается наказать ее за то, что она вызывает в нем более сильное желание, чем бы ему хотелось? А может быть, он хочет расквитаться с ней за свое низкое происхождение? В этом случае он поступает несправедливо и даже нечестно.

— Я не говорю, что надежды нет. Если бы я так считал, то не стал бы тратить зря время. Согласна?

— Спасибо и на этом, — сухо ответила она.

— Научись смотреть правде в глаза, Кайлоран, сердито продолжал он. — А правда такова, что ответа у меня нет. Пока нет. Можно спасти компанию или нельзя — время покажет. Пока я не просчитаю все до последней цифры, пока не проверю все детали, ничего определенного сказать не могу.

— А если бы я была умнее, проницательнее и расторопнее, если бы я вовремя заметила обман Эдди, все было бы отлично? Да?

Он повернулся к ней и, прямо глядя ей в глаза, сказал со всей откровенностью: