Онлайн книга «Hi-Fi»
|
– Видят небеса, она зарабатывает себе на кусок хлеба и может не думать о лавчонке, торгующей никому не нужными грампластинками с музыкой поп… Ну как описать человека, родившегося до 1940 года, в момент произнесения им слова «поп»? Я уже двадцать лет слушаю, как мои родители презрительно выплевывают это односложное слово, вытянув шею и скорчив идиотскую физиономию – ведь известно же, что любители этой музыки все поголовно идиоты. – …Даже странно, почему она не заставит тебя продать магазин и найти достойную работу. Чудо еще, что она до сих пор с тобой возится. На ее месте я бы давно уже плюнула и предоставила тебя самому себе. Спокойно, Роб. Не обращай внимания. Не горячись. Не… Да ну, к черту! – Она и предоставила меня самому себе, так что радуйся. – Куда она ушла? – Кто ее знает. Просто ушла. Съехала. Исчезла. На том конце провода долгое молчание. Такое долгое, что я успеваю от начала до конца проследить за перебранкой между Джимми и Джеки Коркхилл, [28] и за все это время в трубке раздается лишь один страдальческий вздох. – Эй, есть там кто? Теперь я слышу – моя мать тихонько рыдает. Что ты с ней будешь делать? Повзрослев, все понимают, что чем дальше, тем больше будет забот с человеком, который поначалу заботился о тебе, – ибо так устроена жизнь; но мы с мамой поменялись ролями, когда мне еще и десяти не исполнилось. Все неприятности, случавшиеся со мной за последние двадцать лет: приводы в полицейский участок, плохие отметки на экзаменах, разбитая физиономия, исключение из колледжа, расставания с подружками, – имели один и тот же результат: мама, я это прекрасно видел либо же слышал, очень расстраивалась. Нам обоим было бы куда лучше, если б в пятнадцать лет я уехал в Австралию и, раз в неделю звоня оттуда, вешал ей на уши лапшу о своих замечательных успехах. Для большинства пятнадцатилетних самостоятельная жизнь на другом конце света без денег, друзей, семьи, работы и профессии оказалась бы тяжким испытанием. Для большинства, но не для меня. Все это сущая фигня в сравнении с необходимостью еженедельно выслушивать ее страдания. Как-то это… нечестно, что ли? Да, нечестно. Нечестно с самого начала. С тех пор как я стал жить сам по себе, она только и делает, что ноет, выражает беспокойство и шлет мне вырезки из местных газет, сообщающих о пустяковых достижениях моих бывших одноклассников. И это называется родительской заботой? По мне, так нет. Я хочу сочувствия, понимания, доброго совета и денег (необязательно именно в такой последовательности), но ей этого в голову не приходит. – Со мной все в порядке, если тебя это беспокоит. Я знаю, что ее беспокоит не это. – Ты же знаешь, меня беспокоит не это. – Мам, все к лучшему. Разве нет? Послушай, меня только что бросила женщина. Мне сейчас несладко. – Однако и не то чтобы слишком горько: «Битлз», полбутылки «Шардонне» и «Бруксайд» сделали свое дело. Но ей я об этом не скажу. – Себя-то самого мне трудновато понять, а тебя и подавно. – Я знала, что это случится. – Если знала, чего ж теперь разоряться? – Роб, что ты будешь делать? – Посижу перед ящиком, допью вино. Потом лягу спать. Потом встану и пойду на работу. – А дальше? – Познакомлюсь с симпатичной девушкой и заведу детей. – Я нашел верные слова. – Не так это просто. – У меня получится, обещаю. В следующий раз, когда ты позвонишь, все будет в ажуре. Она готова улыбнуться. Я слышу. В конце длинного и темного телефонного туннеля замаячил свет. – А Лора-то что говорит? Ты понимаешь, почему она ушла? – Не вполне. – А я понимаю. На какой-то момент я напрягаюсь, но почти сразу соображаю, куда она клонит. – Женитьба тут ни при чем, если ты это имеешь в виду. – Это ты так говоришь. Хотелось бы выслушать и ее мнение. Спокойно… Не обращай внимания. Не горячись… Да ну, к черту! – Мама, ну сколько можно, Христа ради! Лора никогда не хотела за меня замуж. Она, как говорится, не из тех. Дело совсем в другом. – Хорошо, я не знаю, в чем дело. Но вот только ты вечно встретишь кого-нибудь, вы поживете вместе, и она уходит. Встретишь кого-нибудь, вы поживете вместе, и она уходит… Чертовски справедливое замечание. – Мам, заткнись. Миссис Лайдон звонит через несколько минут: – Здравствуй, Роб. Это Джэнет. – Здравствуйте, миссис Лайдон. – Как дела? – Нормально. А у вас? – Спасибо, все в порядке. – Как Кен? С Лориным отцом не все слава богу – из-за больного сердца ему пришлось раньше времени уйти на пенсию. – Да так, более-менее. Когда лучше, когда хуже. Скажи, а Лора дома? Любопытно: она не позвонила родителям. Уж не в чувстве ли вины дело? – Увы, нет. Она пошла к Лиз. Передать, чтобы позвонила? – Да, если вернется не слишком поздно. – Нет проблем. Это, вероятно, последний наш с ней разговор. «Нет проблем» – последние слова, сказанные мной человеку, с которым, пока наши пути не разошлись, я был в известной степени близок. Каково! Ты встречаешь у кого-то дома Рождество, переживаешь, когда кто-то ложится на операцию, обнимаешь кого-то и чмокаешь в щечку, даришь цветы, видишь этого человека в домашнем халате… а потом хлоп – и готово. Прощайте навеки. Рано или поздно появляется чья-то другая мама со своими рождественскими ужинами и варикозными венами. Но разницы никакой – меняются только домашний адрес и цвет халата. 3
Я пытаюсь немного прибраться в подсобке, когда до меня доносится разговор Барри с покупателем – судя по тому, что я слышу, мужчиной средних лет, в музыке и близко не разбирающимся. – Я ищу пластинку для дочери. На день рожденья ей подарить. Называется «I Just Called То Say I Love You». [29] У вас есть? – Конечно, – говорит Барри. – Разумеется есть. Я знаю наверняка: у нас есть только один сингл Стиви Уандера – «Don't Drive Drunk» [30] – и мы не можем его сплавить уже лет сто, даже за шестьдесят пенсов. Барри что, не в себе? Я выхожу посмотреть, что происходит. Барри стоит и ухмыляется в лицо клиенту; тот, похоже, несколько смущен. |