Книга Мой мальчик, страница 27 – Ник Хорнби

Маркус угостился печеньем и, усевшись на диван, смотрел телевизор. Он выглядел абсолютно нормально, был увлечен передачей, а печенье застыло на полпути ко рту; глядя на Маркуса, невозможно было уловить признаков отчаяния. Если кто-то и допекал этого парня, смотревшего "Обратный отсчет", сидя на диване, то это было очень давно, и с тех пор он успел об этом позабыть.

— Так кто это был?

— Кто?

— Кто? Эти парни, которые пытались размозжить тебе башку кусками карамели.

— А, эти… — сказал Маркус, не отводя взгляда от экрана. — Не знаю… Они из девятого класса.

— И ты даже не знаешь, как их зовут?

— Нет. Они просто начали преследовать меня, когда я шел домой после школы. Поэтому я решил, что мне лучше туда не идти, чтобы они не выследили, где я живу, и пошел сюда.

— Огромное спасибо.

— В тебя они не будут швыряться конфетами. Им нужен я.

— И часто это случается?

— Раньше они конфетами не бросались. Они придумали это только сегодня. Только что.

— Я не о конфетах говорю. Я говорю про то… про то, что всякие старшеклассники пытаются тебя убить.

Маркус посмотрел на него.

— Да. Я тебе уже об этом говорил.

— Ты не говорил, что все так серьезно.

— В каком смысле?

— Ты просто сказал, что тебя задирает парочка ребят. Ты же не сказал, что тебя преследуют люди, которых ты даже не знаешь, и швыряют в тебя чем попало.

— Тогда они этого не делали, — спокойно сказал Маркус. — Они только что до этого додумались.

Уилл начинал выходить из себя. Если бы у него под рукой оказалось немного карамели, он сам бы начал швырять ею в Маркуса.

— Маркус, ради бога, я говорю не про эти чертовы конфеты. Ты всегда воспринимаешь все только буквально? Я понял, что они никогда прежде этого не делали. Но они же допекают тебя уже лет сто!

— Ну, да… Но не эти двое…

— Да, хорошо, не эти двое. Но такие же, как они.

— Ага. Много таких, как они.

— Ну вот. Вот и все, что я пытаюсь выяснить.

— Так бы и спросил.

Уилл пошел на кухню поставить чайник — просто чтобы произвести какое-нибудь действие, за которое его в итоге не посадят, но оставить начатую тему он не смог.

— Ну и что ты собираешься с этим делать?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты что, собираешься терпеть это вечно?

— Ты говоришь, прямо как учителя в школе.

— А что они говорят?

— Ну, типа, "держись от них подальше". А я и не пытаюсь к ним приближаться.

— Но тебя это, наверное, расстраивает.

— Наверно. Я просто об этом не думаю. Как в тот раз, когда я упал с этой штуки на детской площадке и сломал запястье.

— Ты уходишь от темы.

— Я пытался об этом не думать. Это произошло, я бы и хотел, чтобы этого не происходило, но ведь такова жизнь, правда?

Иногда Маркус говорил так, будто ему сто лет, и сердце Уилла сжималось, когда он это слышал.

— Но ведь жизнь не должна быть такой?

— Не знаю. Может, ты мне объяснишь. Я же ничего не делал. Просто перешел в новую школу, и пошло-поехало. Не знаю почему.

— А как было в старой школе?

— Там все было по-другому. Там не все дети были одинаковые. Там были и умные, и тупые, и модные, и со странностями. Там я не чувствовал себя какимто особенным. А тут я чувствую себя не таким, как все.

— Дети разными быть не могут. Дети — они и есть дети.

— Так где же тогда все дети со странностями?

— Может быть, сначала они были со странностями, а потом стали вести себя по-другому. Они по-прежнему со странностями, но теперь этого просто не видно. А твоя проблема в том, что эти парни видят, какой ты. Ты даешь им возможность себя обнаружить.

— Так что мне теперь, стать невидимым? — Маркус хмыкнул, вообразив масштабы задачи. — Как мне это сделать? Или ты держишь у себя в шкафу шапку-невидимку?

— Тебе не надо становиться невидимым. Ты просто должен замаскироваться.

— Что, усы наклеить и все такое?

— Ага, усы наклеить! Никто ведь не обратит внимания на двенадцатилетнего мальчика с усами, правда?

Маркус взглянул на него.

— Ты шутишь. Все бы заметили. Я был бы один такой во всей школе.

Уилл забыл, что он не понимает сарказма.

— Хорошо, тогда никаких усов. Плохая идея. А как насчет того, чтобы носить такую же одежду, прическу и очки, как все остальные? Внутри у тебя могут быть какие угодно странности. Просто изменись снаружи.

Они начали с ног. Маркус носил такие туфли, которые, как думал Уилл, давно уже перестали выпускать: простые черные мокасины, претендовавшие только на то, чтобы провести своего владельца по школьным коридорам, не привлекая внимания завуча.

— Тебе нравятся эти туфли? — спросил его Уилл. Они шли по Холлоуэй-роуд выбирать кроссовки. Маркус уставился на свои туфли в сгущающихся сумерках и немедленно столкнулся с полной женщиной, тащившей несколько большущих сумок с надписью "Дешевые продукты".

— Что ты имеешь в виду?

— Я просто спрашиваю: они тебе нравятся?

— Это же мои школьные туфли. Они и не должны мне нравиться.

— Позволь заметить, что тебе может нравиться все, что ты носишь.

— А тебе нравится все, что ты носишь?

— Я не ношу ничего такого, что бы мне не нравилось.

— А тогда что ты делаешь с вещами, которые тебе не нравятся?

— Я, наверное, просто не стану их покупать, так ведь?

— Да, не станешь, потому что у тебя нет мамы. Извини, что я тебе об этом напоминаю, но ведь так оно и есть.

— Ничего, я уже с этим смирился.

Магазин кроссовок был огромен, и в нем было полно народу. В свете его ламп все покупатели казались больными: он придавал их лицам зеленоватый оттенок, независимо от цвета их кожи. Уилл поймал свое отражение в зеркале и поразился тому, что они с Маркусом легко могли сойти за отца и сына. Он скорее представлял себя в роли старшего брата Маркуса, но отражение подчеркивало контраст между возрастом одного и юностью другого — щетина Уилла и морщины вокруг глаз на фоне нежных щек Маркуса и его сияющих белизной зубов. А волосы… Уилл гордился тем, что ему удалось избежать даже малейших намеков на лысину, но все же его шевелюра была реже, чем у Маркуса, как будто бы сама жизнь пощипала ее.

— Тебе что-нибудь понравилось?

— Не знаю.

— Я думаю, это должен быть "Адидас".