Онлайн книга «Имя богини»
|
Они существуют ровно столько, сколько существует и этот мир, – их никто не создавал; они возникли сами, потому что в этом возникла необходимость. Мир не влияет на них, а их существование никак не отражается на жизни Арнемвенда. Можно было бы сказать, что их нет. Но они все же есть, сидят у костра и беседуют о главном. – Ты уверен, Да-гуа? – спрашивает один из них, протягивая руку за очередной чашкой горячего напитка. – Нет, Ши-гуа, – откликается второй. – Я же не бог, чтобы совершать ошибки; ошибки совершают те, кто уверен. – Те, кто не уверен, тоже совершают ошибки, – вставляет третий. Он очень похож на первых двух монахов, – собственно, они выглядят как близнецы, но всякий способен отличить одного от другого, хотя и не объяснит почему. – А что ты думаешь, Ма-гуа? – Она почти у цели, – задумчиво отвечает третий, подбрасывая в костер сучья. – Она почти у цели, и я бы сказал, что им не удастся ее остановить. – Мир не терпит пустоты, – замечает Да-гуа. – Ты думаешь, они уйдут? – спрашивает Ши-гуа. – Это не главное. Либо уйдут, либо изменятся. Главное, что мир не принимает их такими, какие они сейчас. Но мир принимает ее. – Ты думаешь, мир в ней нуждается? – Мир сейчас живет только благодаря ей, даже если и не знает об этом. Они долгое время молчат. Наконец Да-гуа замечает в пространство: – Малах га-Мавет ходил в Ада Хорэ и говорил с Тиермесом. – Это изменило ход мыслей га-Мавета? – Нет, Ма-гуа. Но это испугало его. Он неуверен. – Она почти достигла цели, – шепчет Ши-гуа. – А испуганный га-Мавет еще менее опасен. – Испуганный га-Мавет более опасен, – возражает Ма-гуа. – Нет никакой разницы, – говорит Да-гуа. Они еще некоторое время молча пьют чай, затем Да-гуа достает из складок своего одеяния шкатулку изысканной работы и раскрывает ее. Оттуда сыплются на землю фигурки. Да-гуа переворачивает шкатулку, и обнаруживается, что на ней изображена карта Варда, которая постоянно меняет свои очертания, цвета и размеры, то становясь подробным изображением крохотного участка суши, то давая более общее представление обо всем континенте. – Сыграем? – спрашивает Да-гуа. – Сыграем, – соглашается Ма-гуа. Ши-гуа поднимает с земли фигурку воина, одетого в белые доспехи и опирающегося на огромный двуручный меч. Монах долго и пристально вглядывается в изображение, которое дает иллюзию абсолютно живого, только:, и крохотного существа, и говорит: – А мальчик вырос красивым. – Они все выросли красивыми, – говорит Ма-гуа, держа в руках другую фигурку, – но не прекрасными. А божественное должно быть прекрасным, иначе оно становится обыкновенным. – Они еще не выросли, – говорит Да-гуа и отбирает у брата фигурку Джоу Лахатала. – Ты думаешь, он больше не встанет у нее на пути? – интересуется Ма-гуа, поворачивая в пальцах изображение А-Лахатала. – После истории в городе джатов и истории со статуей он еще не скоро осмелится выступить против нее в открытую, – объясняет Ши-гуа то, что известно и двум другим монахам. Они могли бы не говорить ничего вслух, но это их работа – говорить вслух для всего мира то, что им самим известно и понятно. Такими они были востребованы и появились на этот свет. – Она ничего не помнит. – Да-гуа держит на раскрытой ладони фигурку женщины с двумя мечами за, спиной. – Она не сможет воспользоваться своим преимуществом. – Ей не нужно ничего помнить, – говорит Ши-гуал – Главное, что она есть, – говорит Ма-гуа. – Если она все-таки дойдет до Сонандана, то получит ответы на все вопросы. – А что бы ты спросил? – неожиданно интересуется Да-гуа. Ма-гуа молчит невыносимо долго. Потом неожиданно быстро отодвигается в сторону – с высокого дерева у него над головой шмякается на землю сочный плод – ничто в этом мире не может оказать влияние на трех монахов, но и они не вправе проявлять свое присутствие в нем. Мимо, играя, пробегают зверьки. Они не видят людей, сидящих у костра. Возможно, что и костра они не видят, хотя пламя в нем самое обычное и около него приятно греться прохладной ночью. – Я бы спросил, – наконец говорит Ма-гуа, – я бы спросил, знает ли она о нашем существовании. – И я бы спросил. – И я, – шепчет Ши-гуа. – Даже если не помнит... – Даже если не видит... – Даже если никогда не вспомнит... В лесу воцаряется тишина. Три монаха играют в странную игру. Они двигают по блестящей поверхности шкатулки маленькие фигурки, снимают их с доски или переставляют в самые неожиданные места. – Ты умеешь сожалеть? – спрашивает неожиданно Ши-гуа, и неясно, к кому он обращается. – Нет, – отвечают двое других. – И я нет, – говорит Ши-гуа, – но я сожалею. – В его руке крепко зажата самая большая фигурка – воин в черных доспехах и с секирой в руке. – А я сожалею, но не знаю, нужно ли, – говорит Ма-гуа. – Они ведут себя непредсказуемо, – говорит Да-гуа. – Все можно предсказать... – Испуганный га-Мавет все-таки очень опасен, – соглашается Ма-гуа с тем, что известно пока только им. Ранним утром три монаха бредут по оживленному тракту. Мимо следуют повозки, скачут верховые, едут экипажи. Три монаха путешествуют в самом центре Варда, где множество людей заняты своими человеческими проблемами. Они идут, тяжело опираясь на посохи; этот мир никак не влияет на них самих и на сам факт их существования, но иногда им кажется, что он страшным грузом лежит на их плечах, и от этого монахам трудно идти по пыльной людной дороге, где на них никто не обращает внимания. Потому что не видит. – Знаешь, Да-гуа, – говорит оборачиваясь тот, что идет впереди. – Я бы хотелнемного изменить ход событий. – Ты же знаешь, что это почти невозможно, – откликается тот – Я бы тоже хотел, – говорит Ма-гуа. – Мы не можем... – Нет, не можем... – И никогда не сможем... Они идут до тех пор, пока солнце не начинает клониться к закату. Они идут, потому что могут не останавливаться на ночь, потому что не устают, не стареют, не умирают. – Ма-гуа, – зовет тот, кто идет последним. Монах поворачивает голову. – Ма-гуа, если она дойдет, если у нее получится не совсем так, как мы предсказываем, если мы ошибемся... – Тогда мы тоже отправимся в Сонандан, – отвечает за всех Да-гуа, – может, там нам расскажут, как хоть иногда влиять на ход событий... * * * |