Онлайн книга «Стеклянный ключ»
— Зачем уж так трагично? — осторожно молвила Капа. — Слава Богу, все пока живы… Артур тепло и печально улыбнулся старушке: — Ах, ангел вы мой, Капитолина Болеславовна! Все-то вы понимаете, только не хотите меня огорчать. Ушло что-то такое, невесомое, легкокрылое. Я ведь действительно приходил тогда расставить все точки, и так оно и вышло. Просто с другим результатом. Но, как говорят физики: отрицательный результат — тоже результат. Собственно, я все увидел и услышал, что хотел. — Если вы об этом юноше… — скромно заметила Олимпиада, но фразу до конца не договорила. Артур безнадежно махнул рукой и придвинул к себе вазочку с вишневым вареньем. — Дело ведь не в нем. Точнее, не только в нем. Он всего лишь доказательство того, что природа не терпит пустоты. Олимпиада Болеславовна открыла духовку и достала оттуда большой пирог. — Какой аромат! — Артур закрыл глаза от наслаждения. — Это называется — поцелуй желудку. — Ничего еще не известно, — молвила Капитолина. — Будьте мудры, спокойны и научитесь ждать. Помните, что сказал Тимур? Победа в результате достается не самому сильному и не самому хитрому, но самому терпеливому. — Ну, мне он этого, признаюсь, не говорил, — улыбнулся ее собеседник. — Вам не говорил, а мне говорил. Вот! — Простите, что я вам вечер порчу. Только… — Только кому вам его портить, как не нам? — сочувственно покивала головой Липа. — Все-таки давно уже не чужие друг другу. Тоскливо вам, мальчик мой? — Будто душу прогрызли. Кстати, у нашей Таточки еще один воздыхатель появился? Не замечали? Капа с Липой тревожно переглянулись. — Нет, — сказала Капа изменившимся голосом, — не появлялся никто. Это у вас уже подозрительность излишняя, дитя мое. — Ну, может быть, и подозрительность, — протянул Артур. — Только что-то часто я вижу одного и того же типа в нашем дворике. А я за столько лет выучил всех соседей, сколько их ни было. Это не наш. А сидит как привязанный. Ради кого бы ему еще здесь сидеть? — Не обращайте внимания, — посоветовала Олимпиада Болеславовна. — Мало ли. Может, он собачку выгуливает. — Ну да, в отсутствие самой собачки… Ладно, наверное, вы правы. Это я уж ко всему цепляюсь. Лучше скажите, что мне делать? — Терпеть и ждать, — постановила Липа. — А потом, дитя мое, жизнь еще не закончилась. Артур отхлебнул из чашки, помолчал. Глухо произнес: — По секрету — иногда хочется, чтобы закончилась, потому что нету сил терпеть. Мне кажется, я не вынесу, если мы расстанемся. — Сможете, вынесете, — печально ответила ему Капитолина. — Человек такое страшное существо, что без всего может жить. Даже без воздуха… какое-то время. * * * Николай сидел на лавочке, в тени огромного и пышного куста жасмина, курил и думал. У него так и не хватило духу подойти к Артуру со своими вопросами, и он просто проводил его от офиса до маленького дворика в Музейном переулке, ставшего за последнее время родным. Майор уже и сам не знал, чего ему больше хотелось — размотать ли до конца дело Мурзакова или просто наблюдать за этими людьми, быть в курсе их жизни, событий, и хоть так иметь к ним отношение. А может, он мечтал о несбыточном? О том, что однажды будет сидеть не здесь, на лавочке во дворе, а там, за столом, среди шумной и нелепой этой компании. Стол ему виделся отчего-то обязательно круглым, под лимонным шелковым абажуром. На таком столе просто не может не быть тяжелой скатерти с кистями и бахромой. И в огромном буфете завлекательно поблескивает хрустальный лафитный графинчик в окружении тяжелых стаканчиков, как генерал со свитой адъютантов. Варчук в жизни не пробовал лафита, и Бог его знает, отчего вспомнил именно о нем. А еще ему грезилось, что Капитолина и Олимпиада Болеславовны непременно должны раскладывать пасьянсы на две, а то и три колоды. Аркадий Аполлинариевич — чертить что-то в альбомчике с эскизами, а Геночка — шуршать газетой и пить кофе. У Николая никогда не было такого уютного и теплого дома, и теперь он словно смотрел сны наяву; и не находилось у него сил, чтобы от этих снов отказаться. И потому майор не слишком хорошо представлял себе, как останется когда-нибудь без них всех и, особенно, без Татьяны — загадочной, опасной, многогрешной и такой необходимой. Как это возможно? * * * Про пасьянс майор угадал как в воду глядел. Когда Артур ушел, очаровательные сестрицы прибрали со стола угощение и принялись раскладывать «Паука» на четыре колоды. То было кропотливое занятие, требующее не только терпения и внимания, но и таланта. — Может, надо было ему рассказать правду? Потому что чует мое сердце, что Таточке очень скоро потребуется помощь, а что мы, старые перечницы, можем сделать? — вздохнула Капитолина. Липа окинула ее задумчивым взглядом: — А какую правду ты ему собираешься рассказать? Ты, голубушка, и сама правды не знаешь, и никто ее не знает. Одна только Нита знала, да и то не все… Ох, не все… — Если это все-таки дело рук Влада, то жди беды. Он никогда не умел останавливаться, — настаивала Капа. — Как и его валахский тезка [2] . На одно уповаю — что он уже умер, — вполне серьезно ответила Олимпиада Болеславовна, и по тону ее было ясно, что она подозревает в предмете беседы столько же отрицательных качеств и великих возможностей, сколько и во всемирно известном упыре. — Такие ни в аду, ни в раю не требуются. Они тут надолго задерживаются. Я вообще подозреваю, что мы обитаем в чистилище, — понизив голос, поделилась с сестрой Капитолина. — Упаси Боже! — внезапно голос Олимпиады стал мечтательным и зазвенел, как когда-то в юности. — А хоть и страшен он был в гневе, но иногда я Ните завидовала. Мало какая женщина может похвастаться, что мужчина всю жизнь посвятил любви к ней, а потом ненависти — и тоже к ней. Великое чувство имел. — Знаешь, Липочка, — Капитолина Болеславовна нервно поправила очки, — как говорил Александр Сергеевич [3] : «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». — Не знаю, я, грешная, не уверена, что не хотела бы такого супруга… — Ненормальная! Типун тебе на язык! — рассердилась Капа. — И пасьянс не сошелся! * * * Она уже успела и повышивать, и помузицировать, и даже вздремнуть чуток, а возлюбленного как не было, так и не нет. Тото сердито подошла к зеркалу и, уставившись в серебристую поверхность, принялась беседовать с единственным живым существом в доме, не считая толстого золотого рыба, — со своим отражением. |