Онлайн книга «Зимняя битва»
– Вы здесь один живете? – повторила она громче и показала на второй стул. – Или с кем-то еще? Девушка уже отчаялась дождаться ответа, как вдруг старик зашевелил губами и хрипло произнес какую-то короткую фразу, совершенно непонятную, что-то вроде: – Sjo се adji? – Простите, что? Он повторил те же слова, но громче, даже с раздражением. – Я не понимаю вашего языка… – виновато сказала Хелен. Он вытащил из-под пледа худую руку и ткнул в ее сторону дрожащим пальцем: – Gardjoune? Djevouchk? – А! – засмеялась Хелен. – Я поняла! Девушка? Да, я – девушка. Действительно, при ее короткой стрижке и скуластом лице, да еще в аляске Пастора, она могла с тем же успехом сойти за парня. Выяснив, что она женского пола, старик как будто стал к ней благосклоннее. Знаком предложил ей взять стул и сесть. Но на этом процесс общения застопорился, и они только сидели друг против друга да время от времени обменивались смущенными улыбками. Хелен уже начала задаваться вопросом, когда же и чем все это кончится, как вдруг дверь открылась и вошла маленькая старушка, повязанная платком. Она закрыла за собой дверь, живо скинула пальто, повесила на крюк и, обернувшись, так и остолбенела, увидев гостью, вставшую ей навстречу. Между тем старик что-то сказал ей на своем языке, и она тут же устремилась к Хелен с распростертыми объятиями. – Ах, так вы невеста Гуго! – Нет, нет, я не невеста Гуго, – сказала Хелен, радуясь, что может наконец объясниться, – я заблудилась в горах и… – А, вот оно что, – сказала старушка, видимо, разочарованная, но по инерции все-таки обняла и расцеловала гостью. Ее холодные щеки были мягкие и шелковистые. – Так вы заблудились? – Ну да. Я иду из горного приюта. Вы знаете, где это? – Да, знаю, там, наверху… – Там мой друг… он ранен… тяжело ранен, понимаете? В бедро… не может передвигаться… я пошла за помощью… ему нужен врач… Пока Хелен все это говорила, старик тоже что-то горячо втолковывал жене, и бедняжка не знала, кого слушать. – Он принимает вас за невесту Гуго, – объяснила она наконец. – Упрямый как осел. Скажите ему, что Гуго здоров и кланяется, а то не уймется! – Гуго здоров, он вам кланяется, – как можно отчетливей выговорила Хелен, улыбаясь старику. – У него все отлично. – А-а! – удовлетворенно кивнул старик и затих. Старушка заговорщицки подмигнула девушке. «Вот теперь и мы, разумные люди, можем поговорить», – так поняла ее Хелен. – Так вот, я уже говорила, там, в приюте, мой друг, – снова начала она. – Он тяжело ранен… мне нужны санки, чтоб свезти его вниз… или, может, тут есть где-нибудь врач… – А, так в приюте есть врач? – Да нет! Нет там врача. Мой друг там один, раненый, вы знаете здесь какого-нибудь врача? – Мой сын… – Ваш сын – врач? Старушка с изумлением уставилась на Хелен: – Мой сын? Который – младший? «О, Господи, – простонала про себя девушка, – куда я попала?» – Да, – решив все-таки добиться ясности, раздельно проговорила она, – вы сейчас сказали, что ваш сын – врач. Я правильно поняла? – Не знаю… Хотите супу? Хелен только тут заметила закопченный чугунок, стоящий на плите. Из-под крышки выбивался пар. Что ж, почему бы и не воспользоваться приглашением? Все равно уже стемнело. А тут можно поесть и переночевать. Старушка зажгла керосиновую лампу, подвешенную к потолочной балке, и достала из ящика стола глубокую миску. – Только сперва я хозяина покормлю, а то он сам не может, руки дрожат. И не в себе, сами видите. Последнее время только на своем родном языке говорит. Грустно это, мадемуазель… Ах, видели бы вы его в молодости! Хелен смотрела, как маленькая старушка, стоя около своего «хозяина», кормит его с ложки. Трогательно было видеть, сколько терпения, сколько нежности в каждом ее движении. Потом женщины сами сели за трапезу. Суп, увы, вопреки ожиданиям Хелен, оказался совсем невкусным. Она с трудом заставляла себя глотать чуть теплые кусочки картошки и репы, плавающей в мутной жиже. – А здесь кто-нибудь еще живет? – спросила она. – Есть еще дома по соседству? – Мой сын… – сказала старушка. – Ваш сын? Доктор? Тут старик, опять переместившийся к печке, что-то спросил, потом настойчиво повторил свой вопрос, в котором Хелен уловила слово «Гуго». – Что он говорит? – Спрашивает, сколько у вас с Гуго детей. Совсем сдурел, старый… Погодите, вот сейчас увидите… Старушка что-то сказала мужу на его языке и прыснула, прикрывая рот кухонным полотенцем, которое все еще держала в руке. – Что вы ему сказали? – Что у вас их семеро. И все мальчики. К тому же еще и близнецы! Теперь ему есть о чем подумать, а мы можем поговорить спокойно. Действительно, старик покивал и погрузился в какие-то свои размышления. Хелен с трудом удержалась от смеха. Эта старушка, в которой живость так странно сочеталась с путаницей в голове, чем дальше, тем больше удивляла ее. – Вы говорили, что ваш сын живет где-то здесь. Ваш сын, доктор… – Доктор? Живет здесь? – Ну да, ваш сын… – Ах да, мой сын. Он приедет завтра утром. Хотите стаканчик вина, мадемуазель? – А во сколько ваш сын приедет? Понимаете, там, в горном приюте, мой друг, он ранен… – Ну да, ну да, в бедро, вы говорили? – Да, в бедро. Ваш сын доктор сможет ему оказать помощь? Как вы думаете, сможет? Старушка просеменила к задней двери и открыла ее. Там оказалось две лестницы – одна на второй этаж, другая в подвал. Старушка взяла со ступеньки початую бутылку вина и достала из шкафа два стакана. – Я не пью вина, – сказала Хелен, снедаемая беспокойством, – вы мне лучше скажите… – Да, жаль, что вы не видели его молодым! – не слушая ее, заговорила старушка, наливая себе и ей. – Мне было шестнадцать с половиной, я работала в пивной. А он был лесорубом. Мы как-то забрели ненароком на эту вот поляну – моя подружка Франциска и я. А их тут было человек десять иностранных рабочих. Как раз у них перерыв был, отдыхали. Набрали круглых камней и играют, вроде как в шары. Голые по пояс, здоровенные такие, смеются. А он из них был самый красавец. Всех краше. Стоит, в одной руке камень, в другой кусок сыра. Плечи такие широкие, лоснятся от пота. Франциска мне и говорит: «Смотри, до чего хорош!» Ну, похихикали и пошли. А я потом всякий день норовила так подгадать, чтоб мимо них пройти, одна. Вот как-то раз он подошел, сказал, как его зовут, и я свое имя сказала. Вблизи он еще краше оказался… А другой раз знаками объяснились, что, мол, давай встретимся вечером. |