Онлайн книга «Зимняя битва»
– Правда, – подтвердила Милена. – Боюсь. Но сегодня, когда здесь Хелен, пожалуй, решусь. – Правда? – Правда. Дора вышла в соседнюю комнату и вернулась с черной виниловой пластинкой в конверте, которую подала Милене: – Вот, это все, что у меня есть, да еще те несколько фотографий, что я тебе показывала. Главное мое сокровище. Они были спрятаны в чемодане, который я оставила на хранение друзьям, когда покинула столицу вместе с Евой. И хорошо, что оставила. Мою квартиру обшарили и унесли все подчистую. Кроме пианино – нетранспортабельное, что поделаешь! И знаешь, Хелен, что еще эти идиоты оставили? – Рукопись Шуберта? – Точно! Единственное, что им стоило бы взять, не будь они такими тупыми! Сколько лет прошло, а до сих пор смешно! Милена перевернула конверт, на лицевой стороне которого была только картинка – какой-то розовый букетик. Она тихонько прочла вслух: – «Высококачественная запись… Симфонический оркестр… Контральто: мадемуазель Ева-Мария Бах…» Так ее называли «мадемуазель»? – Да. Ей тогда и двадцати пяти не было, не забывай. И не замужем… – Но я у нее уже была? – Была. Тебе тогда год исполнился, насколько я помню. Щечки такие круглые, и… – Вообще-то не знаю, хватит ли у меня храбрости… Фотографии еще ладно, но голос… Пластинку взяла Хелен, и Хелен же поставила ее на проигрыватель, с которого Дора откинула тяжелую лакированную крышку. «Высококачественная запись» немилосердно трещала и скрежетала. Дора повертела настройку, уменьшив громкость насколько возможно. – Соседи у меня надежные, но мало ли что, вдруг у них гости… Скрипки играли увертюру, и ожидание было для девушек почти невыносимым. Словно вот-вот откроется дверь и войдет Ева-Мария Бах. Наконец зазвучал и голос, далекий и проникновенный: What is life to me without thee? What is left if you are dead? Милена, сама не своя, закрыла лицо руками и не шелохнулась до конца арии. Хелен слушала, завороженная глубиной и выверенностью полнозвучного контральто. Теперь она понимала, насколько молода еще ее подруга в сравнении вот с этим. Дора улыбалась, а глаза у нее влажно блестели. What is life, life without thee? What is life without my love? – Мне на сегодня хватит, – прошептала Милена, когда отзвучала последняя нота. – Дальше как-нибудь в другой раз послушаю. Все трое вытерли слезы, смеясь тому, что вытащили платки одновременно. – Ну и что ты об этом думаешь? – спросила Дора, заботливо убрав пластинку в конверт. – Думаю, мне еще работать и работать… – Правильно. Тогда, значит, за дело? – За дело. Когда Хелен с Миленой возвращались из старого города, уже зажглись фонари. Девушки выбрали кратчайший путь – узкими крутыми улочками, каменными лестницами. Выйдя на площадь перед рестораном Яна, они, к своему удивлению, столкнулись с Бартоломео, который тоже откуда-то возвращался, обмотавшись огромным черным шарфом. – Барт, – окликнула его Милена, – Хелен хотелось бы услышать, что ты знаешь про Милоша. – Пошли, Хелен, – сказал юноша, – пройдемся немного вдвоем, я тебе все объясню. Они расстались с Миленой и направились к реке. Прошли по набережной и остановились, сами того не ведая, перед скамьей, на которой сидел Два-с-половиной, когда на него обрушился глушитель Голопалого. – Прости, что раньше не рассказал, – начал Барт, – но я никак не мог решиться. – Настолько все непросто? – Да. Но, во-первых, вот что: господин Ян с самого начала был уверен, что Милош жив. – Почему он так уверен? – Он знает людей Фаланги и их образ действий. Если они так поспешно увезли Милоша в санях, значит, он был жив, иначе они зарыли бы его в снег метрах в ста от хижины, и вся недолга. Они не из тех, кто стал бы цацкаться с трупом врага. В глубине души Хелен и сама так думала. А главное, независимо от доводов рассудка, она сердцем чуяла, что ее друг жив. Всем существом чуяла. Иначе как могла бы она мысленно разговаривать с ним то и дело и ночью, и средь бела дня, как могла бы поверять ему свои тайны, свои горести и радости? – Позже, – продолжал Бартоломео, – господин Ян через своих людей получил подтверждение: Милош действительно жив. Но дальше дело обстоит хуже, поэтому я и не решался тебе рассказать. – Говори, – сказала Хелен. Ее пробрала дрожь. – Так вот, – начал Бартоломео, – они его «спасли» и вылечили не просто так, а с определенной целью. – С какой? – Ладно, повторю тебе то, что сказал мне господин Ян, так будет проще. Люди Фаланги презирают слабых и проигравших. Таких они уничтожают, не задумываясь, как выбраковывают дефектных животных из помета. Но сильных они уважают. Так вот, Милош, по их меркам, – сильный. Он это доказал, убив Пастора. Кроме того, они выяснили, что он занимался борьбой. Так что они оставили его в живых, вылечили и собираются использовать в битвах. – В каких битвах? – прошептала Хелен, чувствуя, как вся кровь отхлынула от сердца. Как безболезненно объяснить такое варварство – арена, смерть, превращенная в зрелище? Бартоломео очень старался, но, как ни смягчал выражения, ничего, кроме страшного, невыносимого, сказать не мог: нет, избежать битвы невозможно. Да, один из двоих должен умереть. Нет, пощады не дают. Никогда. – Зимние битвы начнутся через месяц, – заключил он, чтоб ничего не оставить недосказанным. – И Милош участвует. Какой-то миг он надеялся, что Хелен влепит ему пощечину за такие мерзкие слова. Ему этого даже хотелось, настолько он был себе противен за то, что пришлось сказать. – И что нам теперь делать? – с трудом выговорила она. – Не знаю, – сказал Бартоломео. – Мы, конечно, думали, как его выручить, но туда не подступишься. Лагеря охраняются войсками. – Значит, ничего-ничего нельзя сделать? – Хелен заплакала. – Можно. Господин Ян говорит, мы не должны отчаиваться. Он говорит, что «лед тронулся». – Лед тронулся? – Да. Подполье уже несколько месяцев на взводе. Это тайна, я не должен был тебе говорить, но что уж теперь… – Что это значит? Будет восстание? Когда? Раньше, чем начнутся зимние битвы? Барт! Ну скажи! – Я почти ничего не знаю, Хелен. Что-то мне доверяют по мелочи – потому, что меня зовут Казаль, потому, что я сын своего отца, – но мне же всего семнадцать, понимаешь, а не шестьдесят, как Яну! Если я еще что-нибудь узнаю, все тебе скажу. Слово! «Слово»! Бессознательно он сказал это совсем как Милош. Хелен уткнулась лбом ему под мышку. Он был такой высоченный! Бартоломео ласково погладил ее по голове. |