Онлайн книга «Детектив под Рождество»
|
Шумаков думал: кто-то поменял больному препарат. Физраствор оказался в мусорке, значит, поставили другой препарат, от которого остановилось сердце. Это ужасная мысль, но единственно возможная. Сердце было изношенным и старым. Особенного ничего не нужно, простимулировал как следует, и оно не выдержит. Встанет. Оно не выдержало и встало. Капельница исчезла. Глеб, Нонна Васильевна, которая ушла сегодня с поста, оставив больного помирать в одиночестве, и Маша, Мария Петровна. Кажется, она сегодня дежурит. Или Витька дежурит, Виктор Васильевич?.. Потирая ладонью щеку, он думал. Кто и зачем мог желать смерти его больному? Кто и зачем мог его… убить? Глеб мелькнул в конце коридора, и Шумаков его окликнул. – Да не виноват никто, – издали начал Глеб, подходя. – И ты не виноват, ты же операцию сделал, как бог в Одессе! Иногда он выражался странно. – Нонны почему в оперблоке не было? – У нее спроси, – сказал Глеб, подойдя. – Мало ли куда отлучилась! Она же к стулу не привязана! – Она медицинская сестра. – А я клятву Гиппократа давал, – сообщил Глеб. – И ты давал. И что из этого? – Капельницу из второй операционной ты забрал? Глеб помолчал. – Дим, – проникновенно начал он после паузы, – на кой ляд мне сдалась капельница из второй операционной? Из первой тоже не нужна. А что? Пропала? Шумаков кивнул. Расследование не клеилось. И как это в кино все получается так складно и ловко, и хочется самому непременно что-нибудь расследовать, и кажется, что ты умнее всех?! – Ты куда сегодня ездил? – Ты чего, Дмитрий Антонович? Я понимаю, пациент у тебя… того, но ты отчет-то отдавай себе… – Я отдаю себе отчет! Куда ты ездил, я тебя спрашиваю! – Шурке подарок покупал, – сообщил Глеб мрачно. – Или нельзя в рабочее время? – Можно, – морщась, сказал Шумаков, – все можно. Он обошел Глеба и ушел в сторону ординаторской. Глеб смотрел ему вслед. Никаких подарков в шкафчике у Глеба не оказалось. Ни пакетов, ни свертков в красно-зеленых рождественских бантах. Зря он наврал так… топорно. Проверить ничего не стоит. Машины у Глеба не было, а в раздевалке у них шкафчики, как в детском саду, – ни замков, ни дверок. Все вокруг колхозное, все вокруг мое. Шумаков, оглядываясь, как крыса на помойке, рылся в чужих вещах. Нет, гораздо хуже, чем в чужих, он рылся в вещах людей, с которыми работал долгие годы, которым доверял и которых любил. На самом деле любил. И подозревал всех скопом. Глеб наврал ему. Он не покупал никаких подарков. У Нонны Васильевны в пакете обнаружилась пластмассовая елочка со звездой, источавшая конфетные запахи, – детский новогодний сюрприз. Внуку прихватила, что ли? Внук у нее родился месяц назад, зачем ему конфеты?! У Маши тоже обнаружилась пластмассовая елочка, а у Маши никаких детей вовсе не было. В другой раз Шумакову были бы забавны эти елочки, а нынче он только больше ожесточился – его вдруг задело, что и Маша, и Нонна эти подарки… украли. Их еще даже не начали раздавать, он знает совершенно точно. Их еще не начали раздавать, а они уже по своим шкафам растащили. И самое главное – цена им грош, а зарабатывают все хорошо и все равно, все равно таскают!.. За дверью в коридоре кто-то громко запел про елочку, и Шумаков замер в раздевалке, оскалившись, как та самая крыса. Он должен найти ответ на все вопросы. Он не сможет работать, если не найдет. Песня про елочку приближалась. Шумаков метнулся к своему шкафчику, выудил из кармана куртки новую пачку сигарет – подкладка вывернулась, затрещала, – пошел к двери и в коридоре столкнулся с Машей. Это она пела про елочку, которой холодно зимой. – Что это вы, Дмитрий Антонович, – спросила Маша, перестав исполнять песню, – уже вторую пачку начинаете? У нее было прекрасное настроение. – Маш, ты зачем сегодня из здания уходила? – Что такое, Дмитрий Антонович?! – Ты сегодня уходила? С работы? Она потупилась. – Ну и что? – Да ничего. Зачем ты уходила? Или отпрашиваться теперь не модно? – Да ведь на пять минут всего!.. И вы всегда отпускаете! – Маша! – Я булку выходила купить. К кофе. В буфете не было ничего, вот я и выходила. У него немного отлегло от сердца. Булка – в этом слове было что-то такое обнадеживающее и успокоительное, и домашнее, и милое. Как и в самой Маше. – А кто капельницу забрал из второй операционной? – Да Лебедев забрал. Я видела. Этого Шумаков не ожидал. – Ты видела?! – Ну да. Он по коридору ее катил. А что? – Во сколько это было. Маша посмотрела на него с сожалением, как будто на тяжелобольного, у которого нет никаких надежд на выздоровление. – Я… не запомнила, Дмитрий Антонович. Но уж, конечно, после того, как… Ну, больной уже к тому времени умер, понимаете? – Понимаю, – согласился Шумаков. – А почему вы об этом спрашиваете, а? – поинтересовалась Маша с любопытством. – Что-то случилось? – Капельница пропала, – буркнул Шумаков, – а спросить не с кого. И с дисциплиной у нас беда. Все шастают куда хотят. Надо собрание провести. – Давайте только после Нового года, а? – попросила Маша жалобно и улыбнулась. – Ну, пожалуйста!.. Какая дисциплина, когда Новый год на носу! Шумаков махнул рукой, сунул в карман сигареты, наткнулся пальцами на медицинский пакет и снова помрачнел. Он уже скрылся за поворотом коридора, когда Маша проворно достала телефон и нажала одну-единственную кнопку. Сергей Лебедев был в ординаторской. Качал ногой и смотрел теннис. Он был большой аристократ, любил теннис и «Формулу-1». – Куда ты капельницу дел? – Какую капельницу, Дмитрий Антонович? – Из второй операционной капельницу! – А… больной поставил, которая в третьей палате лежит. Толстая такая. Как ее… Чуркина Тамара Григорьевна, вот как! – Зачем ты из операционной капельницу взял? Лебедев перестал качать ногой и насупился. – В третьей палате своей нет, что ли? – Да есть! |