Онлайн книга «От войны до войны»
|
– Стагейшее двогянство Талигойи всегда готово… – …незамедлительно выпить за грядущую победу над… – …любезным отечеством… – Граф, я вас уважаю… Вы не представляете, как я вас уважаю, потому что вы… – …мегзавец, мегзавец и еще газ мегзавец… – Кэналлийцы всегда были негодяями и пгедателями, для них нет ничего святого, кгоме… – Отечества… – Какая чудовищная подлость! – У Людей Чести одна дорога в… – тайный орден, чья цель – уничтожить великую державу… Рука ордена чувствуется во всем и… – мы собрались здесь не просто так, но… – отведать эту замечательную курицу по-гогански… – Барон, как я счастлив вас… – …вымочить в уксусе… – Эта стгана… – …несколько жестковата, но под хорошее вино… – Мы с вами, дорогой граф, разумеется, понимаем, что… – …язык лучше всего натирать шафраном… – О да, но это могут прочувствовать только истинные талигойцы… «Истинные талигойцы»… Сколько раз эта фраза доводила принцессу сначала до слез, потом до винной бутылки, а однажды Матильда Ракан схватилась за кнут… Истинный талигоец Дилан Рише позорно бежал с располосованной щекой, а Эрнани удерживал рассвирепевшую мать за руки и смеялся, он все время смеялся… – Ваше Высочество… – Вдовствующая принцесса повернулась и едва не уткнулась лицом в благоухающую пегую бороду, обладатель которой тут же плюхнулся рядом. Гад! – Да, барон? – Ваше Высочество, я мог бы взять на себя хлопоты по продаже дома и лишней мебели, – Хогберд медово улыбнулся. – Благодарю вас, – Матильда улыбнулась еще медовее, – я не вправе вас затруднять. – О, – Питер шевельнулся, обдав принцессу густым тяжелым ароматом. Почему никто не объявит войну Багряным землям и не сотрет с лица земли город Тарашшаван, где готовят эту мерзость?! – Я счастлив служить моей принцессе. Это значит, он уже нашел покупателя. Матильда постаралась придать своему лицу выражение сосредоточенного внимания. – Барон, не сейчас. Давайте послушаем Сарассана. Сарассан говорил о великом заговоре великого Зла против великой Талигойи. Он всегда об этом говорил. Когда принцесса Ракан услыхала старого зануду впервые, ей показалась, что он бредит, потом она привыкла. – Это заговор, – Сарассан говорил, глядя прямо перед собой, а казалось, что он обращается к обглоданному поросенку. Сквозняк шевельнул бумажный цветок в пасти покойного, при желании это можно было расценить как знак согласия. – Мировое зло многолико, оно использует… Покойный Адриан считал величайшим злом глупость, и еще он говорил, что дураки способны на многое, но смеяться над собой они не в состоянии. Как же это верно! – …Мы храним честь, разум, совесть Талигойи, – Сарассан взмахнул рукой, и поросенок согласно качнул своей розой. – Те, кто остался в стране, отравлены. Ложь и притворство до добра не доводят, и только мы сберегли… – Крыса! Матильда вздрогнула, вскочила с места и тут же увидела Клемента. Его Крысейшество выбрался из заточения и прибыл на запах. Судьбе было угодно, чтобы крыс оказался между Стаммом и Ванагом. Оба были пьяны, и Матильда сочла за благо вмешаться. – Он вас не объест, – буркнула принцесса, сгребая возмущенное крысейшество в охапку. – Вваше Ввысочество, – Стамм шевельнул рукой, – прррекрассный вечер. Ванаг промолчал, в его руках была гусиная нога, а стол и пол вокруг владельца островов усеивали обглоданные останки. В Кагету бы его, к виноградным улиткам. Любопытно, остались бы после этого в Кагете улитки или нет? Твою кавалерию, если за дело возьмется Ванаг, улиткам конец… – Господа, прошу простить мне мою задержку. Альдо! Слава Создателю! Принцесса невозмутимо прошествовала к покинутому креслу во главе стола, не забывая придерживать вырывавшегося крыса, уселась и посмотрела на внука. Альдо был серьезен, бледен и очень, очень молод. Рядом с ним стоял незнакомый монах в серой рясе, украшенной эмалевым голубем. – Господа, – голос юноши дрогнул, – прошу всех встать в память предательски убитого епископа Оноре. 2 Ему казалось, что он вылез из ямы, из огромной помойной ямы, в которую веками сбрасывали отбросы. Они копились, перемешивались, наслаивались и наконец забродили… Закатные твари, одного Хогберда хватит, чтоб отвратить приличного человека от любого дела. Те, кому Талигойя и дело Раканов дороги по-настоящему, не бегут, тем более в провонявший мертвечиной Агарис! А ты сам?! Робер Эпинэ сжал зубы – вот так и начинают судить других и выгораживать себя. Да, он был ранен, но ведь выздоровел. Так за какими кошками он пять лет висел на шее у Эсперадора и Матильды с Альдо?! Робер налетел на монаха с кружкой для милостыни и остановился. Он был на площади Радужной Птицы в часе ходьбы от дома Матильды! Талигоец извинился, сунул руку в карман в поисках мелочи, нащупал несколько суанов и какой-то ключ. Монетки перекочевали к пострадавшему клирику, а ключ живо напомнил талигойцу о гоганах и молчаливой зеленоглазой Лауренсии. Мысль навестить красотку сначала показалась глупой, потом – удачной. Вернуться в дом Матильды, пока там торчат соратники ее мужа, нельзя, иначе дело кончится убийством. Пойти к Мэллит Робер тоже не мог, потому что… Да потому что скажет ей то, что говорить не должен. Оставались кабак и Лауренсия, для женщины необычно молчаливая. Робер поднес к глазам ключ – будь вход в дом на улице Милосердного Аврелия заказан, ключ бы забрали. Решение было принято, и Иноходец отправился в гости. Дом отыскался без труда, ключ легко повернулся в замке, талигоец поднялся по знакомой, пахнущей свежей зеленью лестнице и оказался в гостиной. В сумерках комнаты казались еще изящней, чем ночью, чему немало способствовали зеленые, расшитые причудливыми листьями занавеси и обилие цветов в горшках и кадках… Увы, многочисленные растения были единственными обитателями ухоженного гнездышка. Эпинэ несколько раз прошелся изысканной анфиладой, постоял у запертых дверей, ведущих то ли в комнаты слуг, то ли в апартаменты, не предназначенные для посторонних, и задумался. Уйти и вернуться позже? Обойти дом и постучать у парадного входа? Подождать? Обычно нетерпеливый Робер склонился к последнему, он слишком устал от шума и чужих лиц. Подумав еще, Иноходец счел, что не будет большой беды, если он выпьет, благо в буфете нашлось несколько бутылок «Дурной крови». Запах вина напомнил о Мэллит. Гоганни наверняка сидит на кровати, обхватив колени, смотрит в стену и думает об Альдо. Погибший толмач сказал, что для гогана нет греха страшнее, чем мечтать о ставшей Залогом. А для Человека Чести нет большей подлости, чем мечтать о жене или возлюбленной друга и сюзерена, но Мэллит не возлюбленная Альдо… Он ее не любит… |