Онлайн книга «Лик Победы»
|
– Вы рано встали, тетя, – Робер отступил за спину Роже, дабы избежать родственного поцелуя. Надо же, а он забыл, как ненавидит Амалию. Стерва. Стерва, тля и зуда. Заела Альбина до полного отупения. – Ты похудел, – сообщила тетка, – и очень, очень повзрослел. Создатель, у тебя седина. Откуда? Седая прядка надо лбом осталась Роберу в память о суде Бакры, но говорить Амалии правду Иноходец не собирался. Та, впрочем, уже вовсю разглядывала Дракко. – Какая чудесная лошадь. Это линарец? – Мориск. Полумориск, но Колиньяры в лошадях понимают как бакраны в арфах. – Понимаю… И про «понимаю» он тоже забыл. Рыцарский кодекс запрещает убивать женщин. Неужели, когда его принимали, в мире не было амалий? Жаль, Клемент далеко, самое бы время его выпустить. – Какое странное клеймо, – палец с рубиновым кольцом ткнулся в плечо Дракко. Конь, хоть и был измотан до предела, мотнул головой и клацнул зубами. Умница! Но на золотистой шерсти и впрямь выделялся какой-то знак. Еще вчера его не было. Робер пригляделся и едва не грохнулся на пол. Во имя Астрапа, молния! Такая же, как на оставшемся у истинников браслете. – Ничего особенного, – Эпинэ старательно пожал плечами, – личное клеймо торговца. – Понимаю… Но тебе надо отдохнуть, переодеться… Я прикажу приготовить твои комнаты. Вообще-то герцогу Эпинэ надлежит жить в Южной Башне, но забираться в апартаменты деда… – Благодарю. Противное словечко, но говорить с Амалией по-человечески он не может. Бедная мать, семь лет смотреть на эту рожу! Робер потрепал Дракко по клейменному плечу. Тавро выглядело старым, еще одна небывальщина. – Я пойду к матери. – Понимаю… Понимаешь? Да что ты, увези тебя пегая кобыла, можешь понимать?! Семь лет назад у матери были муж и четверо сыновей. Вернулся один… Вернулся и не знает, что говорить. Лэйе Астрапэ, он вообще ничего не знает! 2 Замок дрых. Еще бы, столько вылакали! Другое дело, что начали за здравие, кончили за упокой. Матильда с тоской глянула в сереющее окошко. Голова была тяжелая, но спать не хотелось. Принцесса с грехом пополам поднялась и воровато глянула в сторону зеркала. Нет уж, в ее годы да после эдакой ночки на себя лучше не смотреть! Матильда медленно оделась, на ощупь пригладила волосы, хватила предусмотрительно припасенной касеры, спустилась во двор. Вицу с Балажем давно унесли, у башни Матяша догорал последний костер, валялись пустые бочонки, перевернутые котлы, разбитые кружки, а на помосте для музыкантов вертела головой сорока, за которой наблюдала кухонная кошка. Сорок Матильда терпеть не могла – сплетницы, воровки и вообще бабы! Принцесса оглянулась по сторонам в поисках палки или камня, приметила откатившуюся в сторону кружку-шутиху, бросила в огонь, отошла. Кружка лопнула, выплюнув сноп оранжевых искр, сорока, издав возмущенный стрекот, убралась, кошка с укоризной глянула на испортившую охоту дуру и шмыгнула в подвал. Двор залила вязкая тошнотворная тишина. Вот и повеселились, твою кавалерию! Делать было совершенно нечего, самым умным казалось вернуться в спальню, хватить пару бокалов и уснуть, но Матильда побрела к хозяйственным дворам, где шевелились наиболее ретивые слуги. На душе было тошно. То ли от вчерашнего, то ли от того, что Робер уехал и один Леворукий знает, вернется ли. Что он там говорил про Альдо и про своих приятелей? Чтоб они его ждали? Внучек приедет, она из него вытрясет, куда это он наладился… – Ах ты, старое брехло! Скот безрогий, в гробу я тебя видела, зенки твои бесстыжие… Визгливый голос, без сомнения, принадлежал ключнице Шаре, а отчитывала она, разумеется, мужа. Надо полагать, за вчерашнее! Матильда прислушалась. Ссоры между прислугой ее никогда не занимали, просто хотелось перебить пакостные мысли. – Ну, чего уставился? – неистовствовала Шара. – Так я тебе и поверила! – Говорю же, уехала она! – огрызнулся хриплый бас. Точно, Калман. – С гици уехала! Своими глазами видел! – Сдурел, старый пень? Как она могла уехать! – А я говорю, уехала, – настаивал Калман. – Я еще из ума не выжил, не то что некоторые. – А кто ж тогда в церкви лежит? Аполка?! – Не, Аполка в церкви лежать не может… Матильда наподдала ногой подвернувшееся ведро и шагнула вперед. Супруги прервали перебранку и уставились на хозяйку. – Так кто уехал с гици? – в упор спросила Матильда. – Вица, – пробормотал Калман. – Вот лопнуть мне на этом самом месте, Вица! Видел прям как вот ее, – конюх ткнул пальцем в Шару. – Живая, здоровая, только зареванная. С Балажем своим погавкалась. – И Робер ее взял? – Упросила она его. Барич спервоначалу не хотел, потом взял… – А как же она назад вернулась? – Дак я и говорю, не возвращалась она, – выпалил Калман. – Солнце село, мост и подняли. Сами знаете, Золотая Ночь… Да, в Золотую Ночь все за текучую воду, живой огонь да заговоренные травы прячутся. Не вернулся до заката, сиди за воротами до полуночи. – Да врет он все, – сплюнула Шара. – Никуда она не ездила и ни с кем не ссорилась. Видела я ее, с подружками шушукалась, веселая… И то сказать, замуж брали! И не кто-нибудь, а первый красавец Сакаци. Выходит, повариха права, а Калман просто хватил лишку? – Калман, ты один их видел? – Еще чего! – возмутился конюх. – Их и приворотник видал, и Янчи с Пиштой… Хлопнула дверь, раздались шаги. Ласло Надь! Решение пришло само собой. – Ласло! – Хозяйка! – Глаза доезжачего запали, щеки покрывала щетина. О том, на что походила она, Матильда почла за благо не думать. – Калман видел, как Вица уезжала с Робером, – Матильда говорила, а Ласло слушал так, словно не они вчера чуть было не перешли грань между госпожой и слугой. – И другие видели. – Святой Матяш! – широкие плечи вздрогнули. – Быть такого не может! – Не может, а было, – взъелся Калман. – Я еще из ума не выжил. Ласло молчал, только на скулах перекатывались желваки. – Ох, не к добру это, – завыла Шара, – как есть не к добру. Надо думать… К добру люди не умирают и собаки не воют. – Седлай коней, – рявкнула Матильда, – поднимай парней и свору возьми. Проедемся до Яблонь. – Слушаю, хозяйка. Почему она вспомнила агарисское кладбище?! Не вспоминала, не вспоминала и вдруг вспомнила? 3 Мать молчала, только смотрела широко раскрытыми черными глазами. Надо было о чем-то говорить, но Робера хватило только на то, чтоб опуститься на колени. |