Книга Лик Победы, страница 117 – Вера Камша

– Господин герцог, – холодные голубые глаза остановились на запрокинутом посиневшем лице. – Сударыня!..

– Барон, – со спокойным отчаяньем произнес Робер, – соизвольте позвать врача, а я в вашем распоряжении.

3

Робер сидел в кресле, а драгуны Райнштайнера выламывали дверь, чтобы пронести Жозину. Сам Иноходец никогда бы до такого не додумался, но Ойген был знаменит своей дотошностью и любовью к целесообразности. Если больную нужно нести на носилках, а носилки не проходят в дверь, долой дверь. Если исполнению поручения мешает лошадь или человек, долой лошадь или человека. Райнштайнера никто бы не назвал злым, разве можно назвать злым мушкет или топор, но и разговаривать с ним – все равно что разговаривать с мушкетом.

– Роб… Простите, ваша светлость, я сделаю все возможное, – руки Октавиуса дрожали, – у эрэа больное сердце… Ей нельзя подниматься по лестницам и…

И волноваться. Если Жозина умрет, то ее убил собственный сын, который сначала свалился как снег на голову, а потом попался. Кто-то донес… Бедный Никола, он утверждал, что Эпинэ исполнена верности. Вот и ответ. Всегда найдется кто-то, кто станет играть на врагов, и неважно почему. Важно, что будет война.

– Монсеньор… Я могу дать вам успокоительное.

– Не надо, Октавиус.

– Герцог Эпинэ не нуждается в лекарствах, – Райнштайнер положил конец дурацкому разговору, и слава Создателю. – Что маркиза Эр-При?

– Я не могу ни за что ручаться.

– Ваш долг – сделать все возможное.

В воздухе плавала известковая пыль, с лестницы тянуло холодом. Драгуны покончили с дверью и взялись за носилки. Бедняга Октавиус что-то забормотал и покатился следом. Мимо Робера проплыл заострившийся профиль Жозины, она лежала с закрытыми глазами. Он видит ее в последний раз? Видимо, так и есть…

– Я сожалею, герцог, – таким же тоном Райнштайнер мог заметить, что идет дождь, – мы в одинаковом положении. Моя мать тоже очень нездорова, и я ее последний живой сын.

– Вы исполняете свой долг, барон.

– Но я в щекотливом положении, – в больших голубых глазах мелькнуло нечто трудноуловимое. – С одной стороны, я нахожусь в вашем доме и являюсь вашим гостем. С другой стороны, я, исполняя свой долг, вынужден вас арестовать.

– Логики учат, что некоторые задачи не имеют общего решения, а лишь частное, – пожал плечами Робер. – Сейчас хозяином положения являетесь вы. Будем исходить из этого.

– Вы сняли камень с моей души, – совершенно серьезно произнес бергер. – Ваша матушка нуждается не в вас, а в умелом враче и милости Создателя. Я же на правах хозяина приглашаю вас поужинать. Оставаться здесь неразумно.

Все-таки хорошо, что его взял Райнштайнер, а не какой-нибудь жаждущий выслужиться ублюдок. Бергер лишь исполняет то, что ему велит присяга. Не будет ни издевательств, ни заигрываний, ни попыток обращения в свою веру.

Они молча перебрались в дедов кабинет. Угрюмый лакей принес корзину с запыленными бутылками, но Ойген покачал головой и послал драгуна за своей флягой. У другого это выглядело бы оскорблением, у Райнштайнера – обычной предосторожностью.

– Герцог, – бергер на треть наполнил стаканы чем-то темным и пахнущим горечью, – эта комната прослушиваема?

– Насколько мне известно, нет.

– В таком случае прошу, – Райнштайнер указал на стол, заставленный холодными закусками. – Я налил нам настойку темной полыни. В моей родине это весьма любимый напиток. В малых количествах он благотворно действует на желудок и на голову.

– В таком случае его следует пить всем, – не выдержал Робер. – Наши головы нужно лечить, и немедленно.

– Не могу не согласиться, – медленно произнес барон. – Должен вам заметить, Эпинэ, вы не могли выбрать худшего времени, чтобы вернуться.

– Не вы первый мне об этом говорите, – усмехнулся Робер, поднимая стакан.

– Я должен увозить вас из Эпинэ как можно быстрее, – сообщил барон, умело разрезая оленину. – Глупость, благородство и золото способны творить чудеса даже по отдельности, но когда они объединяются, мир оказывается на краю.

– Я не совсем вас понимаю.

– Готов пояснить. Глупость Манриков, благородство таких, как вы, и гайифское золото могут породить зверя, который пожрет многих и многих, хотя вы, без сомнения, не разделяете моего мнения.

«Без сомнения»… Это Райнштайнеры живут без сомнений. Ненависть бергеров к Гаунау и Дриксен – залог их верности Олларам. Альдо тоже не сомневается, и дед не сомневался, а Эгмонт? Он сделал, что от него требовали, но ни веры в победу, ни уверенности в своей правоте у бедняги не было. А Эгмонт не жил в Агарисе и не воевал в Сагранне…

– Я понимаю, что вы не имеете особого желания говорить, – Ойген Райнштайнер отхлебнул своей настойки, – тогда буду говорить я. Я хочу, чтобы вы понимали мою позицию.

Бергер уставился на Робера, и тот устало кивнул. Пусть говорит, о чем хочет.

– Я видел прошлой зимой генерала Вейзеля, он состоит в родстве с моей матерью, урожденной фок Ротшпейер. Господин генерал любезно рассказал мне о кагетской военной кампании. Это было произведение искусства.

С точки зрения Райнштайнера, безусловно, но Робер никогда не забудет заляпанную грязью глыбу и торчащие из-под нее женские ноги, лохмотья и цепь. «Шил, шил шила, киска крыску задушила…»

– Я преклоняюсь перед военным гением маршала Алвы, – сообщил барон Райнштайнер, – но я не доверяю тому, что он говорит. Рокэ Алва обманывает всех. И тех, кто ищет в нем все известные церкви грехи и пороки, и тех, кто на него молится. Первый маршал Талига совершенно вменяем и ничего не делает зря. Он отпустил вас, вызвав тем самым цепь событий. Одно из них – ваше возвращение в неблагонадежную провинцию.

– Вы можете мне не верить, барон, но я не сторонник восстания.

– Отчего же, – какие у Ойгена холодные глаза, еще холодней, чем у Придда. – Я готов поверить, что вы не имеете дурных намерений, но ваше присутствие в Эпинэ весьма нежелательно. Более того, хотите вы или нет, вы подталкиваете противников его величества к действиям.

Барон прав, он заложник покойного деда, потому его и выманили в Талиг.

– Я был вызван подложным письмом.

Зачем он это сказал? Это похоже на попытку оправдаться, но ему оправдания не нужны, да и не помогут они. Робер Эпинэ – мятежник, скрывающийся от правосудия, да и обвинения, выдвинутые Адгемаром, никто не отменял. Равно как и его признания.

– Насколько я понял, вы приехали утром? – Ойген был по-прежнему невозмутим. – Ваше здоровье, герцог.

– Вы полагаете, оно мне понадобится?

– Есть вещи, которые нужны всем и всегда. Я был бы благодарен вам за рассказ о том, как вы оказались в Эпинэ. Насколько я понял, вы прибыли один.

Попробовать соврать, чтоб ему поверили, или сказать правду, чтоб не поверили наверняка?