Онлайн книга «Ритуал»
Огонь задымил и, как показалось ей, погас. Она готова была уже заплакать, когда из-под горы сваленных на башне факелов выполз неуверенный дымок. Юта отступила. Костер вдруг вспыхнул, немного опалив ей волосы. Факелы у Армана были на редкость хороши, и Юте пришлось уступить площадку, окруженную каменными зубцами, бушующему огню. Ветер бессильно ярился, только раздувая пламя на верхушке башни. Хлестал дождь, пылала груда осмоленных палок, Юта стояла внизу, на темной лестнице, и сжимала ладони. Увидит? Или уже мертв? Увидит? Арман увидел, но не сразу сообразил, что это не мираж и не видение. Огонек казался далеким, слабым и маленьким. Но это был единственный маяк в этой мешанине из неба, воды и смерти. И он полетел на огонек, бросаясь в сторону всякий раз, когда слышал над головой негромкий треск, предвещающий очередной разящий удар. Море разевало сотни жадных пастей, окруженных пенными губами. Море хотело пожрать дракона. Но огонек близился, и рос, и оборачивался костром, и вставала из темноты громада замка, и, последним усилием увернувшись от молнии, он бросил измученное драконье тело во Врата. * * * Утром небо очистилось. Площадка на вершине западной башни хранила следы пожарища — черные угли, черная копоть на камне, белесый пепел. Арман прошелся по пеплу, и ноги его проваливались по щиколотку, оставляя за собой глубокие бесформенные следы — Арман хромал. Руки его, особенно правая, болели и ныли от плечей до самых кончиков пальцев. Губы растрескались, глаза воспалились и едва выглядывали из припухших век. Горло потеряло способность издавать членораздельные звуки, и говорить поэтому приходилось шепотом. — Я видел отца, — шепотом же сказал он Юте. Та, сдержанная внешне, но изнутри переполненная сознанием собственного героизма, удивилась: — Отца? — Мне показалось… Отец погиб от удара молнии и рухнул в море. Я тогда еще чешуей не покрылся. Помолчали. Арман осторожно двигал правым плечом, слушая, как стонут суставы. — Отец иногда приходит ко мне во сне… Ты знаешь, у меня был очень суровый дед. Он воспитывал меня, когда я осиротел. Но он презирал меня. Он и отца презирал за то, что у него не было больше сыновей, моих братьев, способных убить меня в поединке… Арман сипел, ему было трудно говорить. — А мать? — спросила Юта, и тоже шепотом. — Не помню… Отец рано… потерял мою мать. Море, желтое после шторма, захламленное обрывками водорослей и рваными медузами, неуклюже возилось у подножья башни. Юте вдруг представилась молчаливая, печальная женщина — дракониха в облике человека, и как она стояла на башне и ждала — мужа? Сыновей? — А… какие они, женщины-драконы? Арман молчал долго, и Юта поняла, что он так и не ответит. — А вам бы хотелось… иметь братьев? — спросила Юта тогда. Арман смотрел на море. — У меня две сестры, — сказала Юта, будто раздумывая о чем-то. — у Вертраны, конечно, скверный нрав, но она по-своему любит меня. И я ее. А Май добрая и веселая, мне было бы одиноко, не будь у меня сестер… Мне и так одиноко. Она вдруг улыбнулась своим мыслям: — А знаете, когда мне было лет десять, я умела подстрелить из рогатки муху… — Да? — удивился Арман. — А что такое рогатка? Сладостно щурясь, Юта смотрела вдаль: — Рогатка… Пажи, и поварята, и все детишки дворца ходили за мной табуном, и не видели, какая я дурнушка, им было плевать… — Ну, — протянул Арман в нерешительности, — не такая уж… Принцесса усмехнулась: — Вам-то зачем деликатничать? Из-за моего уродства много слез пролилось. И моих, и чужих… Знаете, как бывает, когда ребятишки, повзрослев, вдруг увидят во вчерашней предводительнице — посмешище? — Не знаю, — сказал Арман со вздохом. — И не надо, — согласилась Юта. И тут же, без перехода, спросила: — А что такое промысел? Арман смотрел, как рождаются над горизонтом облака, светлые, с округлыми мягкими боками и плоской подошвой внизу. — Что такое промысел? — голос Юты дрогнул. — Это, — медленно ответил Арман, — то самое, чем так прославились мои предки и в чем я совершенно не преуспел. Это древний обряд, связанный… ты уверена, что действительно хочешь об этом узнать? — Я уверена, — чуть слышно пробормотала Юта. Арман разминал кисть правой руки пальцами левой… — …связанный с похищением и последующим пожиранием принцесс. Юта не побледнела, не закричала и не закрыла глаза. — Что ж, — сказала она после паузы, — чего-то в этом роде я ожидала. — Действительно? — удивился Арман. Красавцы-калидоны плавно кружили над гнездом, то и дело вяло покрикивая. — Значит, — спросила Юта тихо, — и доблестный Сам-Ар, и сыновья его, и Лир-Ир, и Нур-Ар, и Дир-Ар, и сын его Акк-Ар… — Как ты запомнила? — удивился Арман… — …все они были людоедами? — прошептала Юта, не обращая на него внимания. Арман размял кисть правой руки и принялся за локоть. — Людоедами… Какое… неудачное слово. Юта не слышала его. На лице ее застыла маска не страха даже, а отвращения. — Я разбирала их письмена… Я читала летопись их жизни… Они… Я думала, они были могучие, славные… А они ели людей, к тому же женщин! — Не женщин, а невинных девушек, — пробормотал Арман. — Принцесс. Юта обернулась к нему, и глаза ее исполнены были горечи и гнева: — И тот, кто написал на камне эти строки… «Я поднимаюсь к небесам, и моя тень лежит в скалах, маленькая, как зрачок мышонка»… Это написал людоед? — Нет, — быстро сказал Арман. — Это я написал. Она уставилась на него, позабыв закрыть рот. — А я не людоед, Юта, — он сжал свой локоть до хруста, — я же сказал тебе, что не преуспел в промысле… Потому я выродок, потому я ничтожество, потому я себя презираю. — Презираешь?! — от потрясения Юта перешла на «ты». — Послушай, у всякого рода свои законы… Твои сородичи презирают тебя, потому что ты некрасивая. Это считается изъяном. А мой изъян — в другом… Я… Ну, когда я был юношей, то я… Мой дед мог перешибить мне хребет одним ударом своего хвоста… Он… Я боялся его сильнее смерти, но это… Послушай, что ты так в меня вперилась? Сам не знаю… зачем тебе это… конечно, неинтересно. Желая сгладить мучительную неловкость от своих нелепых слов, Арман вдруг протянул руку и с силой зашвырнул в море обгоревший факел. |