Книга Пляска смерти, страница 150 – Лорел Гамильтон

Она улыбнулась и потрепала меня по щеке:

– Когда ты исцелишься, могут воспрянуть твои звери, так что я оставлю с тобой тех, кто сможет их принять, если надо будет.

– Не поняла.

– Но я думаю, начать надо с кого-нибудь, кого Райна никогда не касалась. Понимаешь, я ее знала. Она всегда любила новые завоевания.

Я осторожно покачала головой:

– Не понимаю.

Рядом с ней появился Натэниел. Он для Райны не был новым: она его имела всеми способами, которыми женщина может иметь мужчину, и некоторые такие способы напрягали воображение почти до боли. Натэниел был гол, если не считать ошейника в аметистах и бриллиантах. Это был подарок от нас с Жан-Клодом, хотя, честно говоря, идея больше принадлежала Жан-Клоду, чем мне. Мне бы такое в голову не пришло.

– На тебе нет одежды.

Он улыбнулся:

– Мы же потом хотим вернуться.

– Потом – это когда?

Он посмотрел на Лилиан:

– Она все поняла, что тут говорилось?

– Не могу сказать.

Послышался голос сзади:

– Изнасилованиями я не занимаюсь.

И голос Джейсона ответил:

– Никто из нас такого не делает.

Лилиан наклонилась надо мной:

– Анита, Анита! Ты должна дать свое разрешение.

– На что именно? – Наконец-то четкий вопрос.

– Вызови мунина Райны, исцели себя и Реквиема.

– Реквиема?

– Райне понравится, что он новый, и что он сильно ранен.

Я посмотрела Лилиан в лицо:

– Ты действительно ее знала.

Она кивнула:

– Лучше, чем мне бы хотелось. Я бы не просила тебя, но вряд ли мы без тебя переживем эту ночь. Рафаэль ощутил одного мастера на балете – он умеет призывать крыс, Анита. Ты понимаешь, что это значит для нашего народа?

– Да, – ответила я. – Если захватят Рафаэля, то завладеют всеми вами.

– Именно так.

– И это мы их сюда пригласили, – прошептала я.

За спиной Лилиан показалось голое плечо Реквиема:

– Мерлин, их танцмейстер, подчинял себе зрителей-людей, чтобы танцовщики появлялись и исчезали внезапно, но не пытался подчинять других мастеров. До сегодняшнего вечера.

Я не была в этом так уверена, я уже знала ощущение от разума Мерлина. Если бы он их подчинял, а потом отпускал, они бы даже и знать не знали. Я попыталась вложить это в слова.

– Разум у него… достаточно мощный. Он мог их отпустить. Они бы не знали.

– Ты хочешь сказать, что он их подчинял, и что он настолько силен, что они не помнят?

– Да.

Я увидела, как мелькнул у него на лице страх, сменившийся полной непроницаемостью, как бывает только у старых вампиров.

– Может быть, но я не думаю, что в других городах появлялась Марми Нуар.

– Кто такая Марми Нуар? – спросила Лилиан.

– Наша темная мать, первая из нас. Это ее сила добавилась к силе Мерлина, и потому такое случилось. Это от ее силы расплавился крест Ричарда в ладони Аниты.

– Она здесь, с труппой?

– Нет, – сказала я. – Она лежит в комнате с окнами.

Для них это должно было прозвучать бессмыслицей, но они не стали выяснять. Приняли мою опоенную уверенность, что кошмар всех вампиров сейчас физически находится не в Сент-Луисе. При моей подорванной лекарством способности сосредоточиться они поверили мне на слово. А не надо было бы. Но кроме Дорогой Мамочки, здесь были еще Огги и Сэмюэл, и жена Сэмюэла, черт ее побери, Теа. Если это мастера, которым Жан-Клод доверял, то что сделают с нами остальные? Нет, Жан-Клода сегодня одного оставлять нельзя. Добром не кончится.

– Выйди, док.

– Что?

– Чтобы тебя здесь не было, когда придет эта злобная сука.

– Я уйду, и в машине останутся только те, от кого ты уже питалась, Анита. – Она оглянулась через плечо. – За одним исключением.

– Исключением?

– Иди, Лилиан, – сказал Джейсон. – Жан-Клод нервничает. Там еще что-то случилось. Ничего такого страшного, но что-то.

Лилиан скрылась с глаз, и Джейсон опустился рядом со мной на колени. Он был обнажен, как и Натэниел. И на нем был браслет, который Жан-Клод ему подарил – волки, бегущие по золотому и платиновому ландшафту. Они выглядели такими настоящими, что казалось, вот-вот побегут.

– Красивый, – сказала я.

Он усмехнулся:

– Ага, и браслет тоже.

И тут же лицо его стало серьезным. Я не могла почувствовать, что сейчас ощущает Жан-Клод: морфий, а до него панический страх закрыли метки. И мне сейчас не понравилось, что Джейсон так серьезен. Что там происходило с моими милыми, пока я тут препиралась?

– Давай снимем с тебя одежду, чтобы тебе было в чем вернуться назад.

Секунду назад я бы еще поспорила, но Джейсон был перепуган, а Жан-Клода я не чувствовала. И слишком я была не в себе, чтобы рисковать открыть метки. Боялась сбить сосредоточенность Жан-Клода, потому что не могла сосредоточиться сама, а тогда это будет катастрофа. Много случится плохого, и все по нашей вине. С вампирами в город прибыло много нехорошего, и теперь опасность грозила всем.

– Помоги мне снять корсет.

– Я уж думал, ты никогда не попросишь, – осклабился Джейсон своей обычной усмешкой, но я видела его глаза, и смеха в них не было совсем.

Плохо, очень плохо. Что там делается, в театре?

«Держи меня, Жан-Клод», – подумала я.

Я его ощутила, как дуновение ветра по той двери, что поставила между нами. Дыхание силы несло сладкий запах его одеколона. И слова его будто заполнили автомобиль:

– Напитайся до того, как идти ко мне, ma petite. Не напускай ardeur на публику.

И он исчез, закрылся плотно – прикрыл свою задницу. Но то, что он сказал, было разумно. Очень на меня похоже – вызвать мунина, исцелиться и не напитать ardeur, если удастся от этого увильнуть. А его короткое послание говорило, что я ему нужна там сытая и готовая к битве, а не голодная и опасная для зрителей.

Джейсон помог мне сесть, и Натэниел стал расшнуровывать корсет. Это мое воспитание в маленьком городке Среднего Запада вызвало у меня мысль, что нехорошо это – когда мой главный возлюбленный подталкивает меня заняться сексом с полным лимузином мужиков перед тем, как вернуться к нему? У нас тут где-то шныряет мать вампиров. И мастер вампиров, которому хватает сил подчинить себе каждого мастера в этом городе. И не будем забывать белокурого танцовщика, Адониса, который меня почти загипнотизировал взглядом. Мощная и опасная фигня творилась в нашем городе, а меня больше всего смущал секс? Как раз такой момент, когда мне приходится решать всерьез, действительно ли это участь хуже смерти.