Онлайн книга «Манюня, юбилей Ба и прочие треволнения»
|
КАПИТАНА КАРОЛЕВСКОГО ФЛОТА МАРИИ ШАЦ! МИХАЙЛОВНЫ! МАГИТСРА НАУК. ЧЛЕНА КАРОЛЕВКОГО ОБЩЕСТВА 1845! ГОД РОЖДЕНИЯ: 1970 ГОД 11 НОЯБРЯ! ГОД СМЕРТИ: НЕ УМЫРЛА, ЖИВАЯ» Ба прыснула. – Смеешься? – мигом засварливилась замочная скважина. – Ну что ты! – закашлялась Ба. – Мне совсем не до смеха. – Нравится? – оттаяла скважина. – Очень нравится. А что такое тысяча восемьсот сорок пять? – Где? – А вот на плакате. Ты написала «член королевского общества 1845». – Я не знаю, переписала из книжки, просто добавила свое имя. Теперь я капитан королевского корабля. И вход тебе сюда все равно запрещен. – А чего же ты, капитан королевского корабля и магистр наук, без ошибок переписать не смогла? – Где? – А вот тут и тут, – Ба ткнула пальцем в плакат. – И еще вот здесь. Я лично три ошибки насчитала. Выйди, я тебе покажу. – Не выйду! Ты ругаться станешь! – Не стану я ругаться. – А я говорю, что станешь! – А я говорю… Ба не успела закончить фразу, потому что дверь соседней комнаты с шумом распахнулась, и оттуда высунулся всклокоченный дядя Миша. – Я так понял, в законный выходной мне таки выспаться не дадут? – Пока не научишься правильно застегивать пижаму, точно не дадут! – парировала Ба. – Надо же было аж на две пуговицы промахнуться! – Это потому, что я приблизительно застегивался, уже в темноте. А что тут у вас происходит? Ба кивнула в сторону плаката: – Да вот, моя внучка сегодня с шести часов утра на ногах. Обрати внимание на ее регалии – любой нобелевский лауреат обзавидуется. Дядя Миша прищурился, чтобы разобрать Манины каракули. – Магистр наук! Ну надо же! А почему вход в комнату запрещен? – Потому что Ба смеется надо мной! – пропыхтела Манька. – Ничего я не смеюсь! Я даже в полном восторге от твоей научной версии о смерти Дарвина. За дверью воцарилась недоверчивая тишина. – А что за научная версия? – шепнул дядя Миша. – Пусть она сама тебе расскажет, – хихикнула Ба. – Дочка, – постучался в дверь дядя Миша, – у тебя тут на плакате написано, что вход запрещен всем, кто смеется. Но я-то над тобой не смеюсь? Мне-то ты можешь открыть? – Не могу, – прогудела Манька. – Ты будешь ругаться! – Да не буду я ругаться! – А я говорю, что будешь! – А я говорю… Ба какое-то время с благодушной улыбкой прислушивалась к перебранке родных, но вдруг всполошилась и напряглась: – Одну минуточку! Мария, деточка, а ну-ка признавайся, что ты натворила? Ведь дело не в плакате, так? Ты зачем заперла дверь? В комнате воцарилась гнетущая тишина, зато в замочной скважине с удвоенной скоростью заметался Манин глаз. – Я же говорю, что будете ругаться, – заныла она. Дядя Миша с Ба испуганно переглянулись. – Не будем! Честное слово, – заверили они хором. – Поклянитесь! – потребовала Манька. – Моим здоровьем! – Клянемся твоим здоровьем! – Я сейчас открою, только вы сразу не заходите, ладно? – Ладно! Сначала в двери закопошился ключ, потом послышался топот голых Маниных пяток. Когда дядя Миша с Ба заглянули в комнату, Манька уже летела к своей кровати. Она с разбега ввинтилась головой в подушку и притихла, выставив на всеобщее обозрение обтянутую в теплые пижамные штаны толстенькую попу. – Чисто страус! – хмыкнула Ба и пошла штурмом на Маньку. Интерьер на предмет разрушений даже не просканировала – за годы жизни с Маней научилась безошибочно распознавать, в какой точке пространственно-временного континуума успела нашкодить ее неугомонная внучка. Сейчас интуиция подсказывала ей, что точка эта находится в том месте, где Маня прячет лицо. – Показывай, что там у тебя, – потребовала Ба. – Не буду! – прогудела Манька и сильнее зарылась лицом в подушку. – Не зарывайся в подушку, дышать нечем, задохнешься! – Ну и пусть! – Сама напросилась! – Дядя Миша вцепился в пятки дочери и принялся их немилосердно щекотать. Манька взвизгнула, выгнулась дугой и выпустила подушку. Ба молниеносно выдернула подушку и одеяло. Зарываться лицом теперь было категорически не во что! Манька засопела, повздыхала, полежала еще какое-то время попой торчком, потом резко села и убрала ладошки с лица. – Вот! – Гхмптху, – громко сглотнули дядя Миша с Ба. – Это я просто нарисовала, не пугайтесь, – успокаивающе замахала руками Маня. – Как это не пугаться? – Ба наклонилась к внучке, чтобы внимательнее рассмотреть ей лицо. – Что ты с собой сделала, горе луковое? Горе луковое виновато топорщилось в ответ густонакрашенными смоляными щеками. – Я себе бороду нарисовала. Как у Дарвина. Фломастером. – Чем??? – Фломастером. Черным. Чтобы быть похожей на капитана королевского флота. Ну чего вы так на меня смотрите? Манька не зря беспокоилась. Папа с бабушкой глядели как два каменных изваяния. И если папа хотя бы иногда вздыхал и беспомощно моргал, то Ба совсем не двигалась. Она так и стояла, согнувшись пополам, прижимая к груди подушку с одеялом. Потом, спустя сотню лет, она моргнула, повернулась к сыну и, глядя ему куда-то в пупок, сдавленно простонала: – Спину свело. – Чего? – испугался дядя Миша. – Спину, говорю, свело! – пророкотала Ба. – Сделай что-нибудь! – Маня, принеси из аптечки тигровую мазь, – встрепенулся дядя Миша. Пока Манюня летела на кухню за мазью, он помогал Ба улечься в кровать. – Да что же это такое! – охала Ба, тщетно пытаясь растянуть хотя бы в тупой угол свое скрюченное буквой Г тело. – Что за напасть такая? – Мария, – перевесился через перила лестницы дядя Миша, – нашла? – Нет, – крикнула Манька, – в аптечке только бутадионовая мазь! – Тигровую я в прошлый свой приступ извела, – простонала Ба. – Могу сбегать к тете Вале, – предложила Маня. – Одна нога там, другая тут, – крикнул дядя Миша. Маня накинула на пижаму пальто, надела сапоги и выскочила из дому. Пока она бегала к соседям, дядя Миша принес с верхней полки антресолей специальную шаль из козьего меха. Эта шаль была неизменным спутником Ба во всех ее радикулитных делах. Ба пришила к одному концу шали пуговицу, а к другому – петлю, и в нелегкие дни, когда спину скрючивал приступ, обматывалась ею и торжественно застегивала на животе. |