Книга Миф об идеальном мужчине, страница 72 – Татьяна Устинова

Интересно, она только что придумала, что влюблена в него, или это случилось уже довольно давно?

Сыщик хренов, профессионал, знаток психологии… Вот тебе и психология.

“Ты такой слон, Андрюшка!”

Вот тебе и слон. Он засмеялся.

Дверь из ванной слегка приоткрылась, и показалась Клавдия, красная, как рак, в трижды подвернутых джинсах и старой-престарой, драной на локтях рубахе. После многочисленных стирок она так села, что Андрею налезала только на спину – на грудь рубахи уже не хватало, – зато она была чистой.

– Вот и я, – сказала Клавдия фальшиво-бодрым голосом.

Он кивнул, страшась, что скажет что-нибудь не то или не так. Для него все изменилось после того, что она сказала.

Он положил ей на тарелку огромный, как лапоть, кусок мяса, помидор и огурец.

– Ешь, – приказал он. Она робко взяла вилку:

– А ты?

– И я. – Он уселся напротив и с хрустом откусил огурец. – Водки нет, – сказал он с сожалением. – Сейчас бы тяпнули.

– Ты алкоголик? – спросила она.

– Конечно, – подтвердил он. – Как все мужики.

Мясо было очень вкусное, его было много, а ей неожиданно так захотелось есть, что даже голова закружилась. Не думая ни о каких приличиях, она с наслаждением ела, чуть не урча, как оголодавшая подъездная кошка, а Андрей, пригорюнившись, смотрел на нее.

– Ты что? – заметив его взгляд, спросила она и покраснела. – Мне просто есть очень хочется.

Вместо ответа он встал и положил ей на тарелку еще кусок.

– Чего тебе, чаю или кофе? – спросил он от плиты.

– Кофе, – пробормотала она с набитым ртом. – Спасибо, Андрей. Мне так неудобно, что я…

– Если ты не перестанешь непрерывно мерсикать, я тебя выгоню под дождь, – пригрозил он. – Доедай давай.

Он был самым лучшим человеком на свете. Клавдия это всегда знала, но, когда он вот так возился с ней, ухаживал за ней, кормил ее и варил ей кофе, это было выше ее сил.

Он налил кофе в две огромные кружки, похожие на бульонные. Протиснулся мимо нее в прихожую и вернулся с сигаретами.

– Рассказывай, – приказал он и щелкнул зажигалкой.

Она затянула свой печальный рассказ. Но – странное дело! – в его присутствии ее почти перестали волновать все ее сегодняшние несчастья. И даже лужа, в которой она лежала, показалась ей просто приключением. И даже сумку ей не было жалко. Все это было совсем не страшно – когда он был рядом.

– Вот и все, – сказала она. – А потом я решила, что домой не поеду. Страшно мне было очень. Это глупо, да?

– Нет, – сказал Андрей.

– Я пошла в метро, к дежурному милиционеру и сказала, что у меня только что отняли сумку. Вид у меня был соответствующий, мокрая, грязная… Я сказала, что никаких протоколов мне не нужно, и они сразу очень повеселели…

– Еще бы!

– И тогда я попросила их отвезти меня домой. Я решила, что человек, который за мной следит, увидел, что я пошла в милицию, и вернулся на улицу меня ждать. Не стоять же на платформе все время, что они свои бумажки будут писать, верно? Ну вот… А я ни на какую улицу не пошла и никакие бумажки писать не стала, а попросила их меня отвезти. Ну, они сжалились. Мы вышли через какой-то служебный вход, сели в милицейскую машину, и я назвала твой адрес. Когда они меня высадили, я еще некоторое время постояла у подъезда, но никто не проходил и не проезжал. – Она улыбнулась. – Так что “хвоста” я не привела.

– Я тебя недооценивал, Клава, – сказал Андрей искренне. – Ты – замечательный оперативник. Я тебя возьму к себе в отдел.

– Я все правильно сделала, да? – радостно спросила она. – Я старалась, но ничего лучше этой милицейской машины придумать не могла. Кроме того, в метро бы меня точно патруль забрал, а я без паспорта. Паспорт в сумке остался.

– Н-да, – сказал Андрей, вытянул ноги, которые сразу же загромоздили полкухни, и закрыл глаза. Во-первых, он всегда думал именно в таком положении, а во-вторых, ему очень хотелось ее поцеловать. Хотелось уже давно, и легче было сдерживаться, когда он ее не видел.

Клавдия сидела очень тихо, боясь ему помешать. Кроме того, время уже приближалось к одиннадцати, и давно пора было уезжать, а ей так не хотелось уходить от него, из его дома, от его заботы и защиты! Она думала, что, если будет сидеть тихо, ничем о себе не напоминая, он не сразу спохватится и выставит ее.

Он молчал довольно долго. Так долго, что, измученная переживаниями этого бесконечного вечера, Клавдия начала задремывать, пригревшись в углу у теплой плиты.

– Скажи мне, Клава, – сказал он так неожиданно, что она вздрогнула и захлопала глазами, – что происходило в твоей жизни в последние… ну, месяца три? Где ты была, что делала, куда в отпуск ездила?

– В отпуск я не ездила, – начала она, добросовестно вспоминая. – Отпускные получила и купила себе на зиму ботинки и брюки.

Он быстро на нее взглянул, и ей стало неловко.

– Все лето просидела в Москве, – заторопилась она. – В Отрадное ездила, с Танькой встречалась, с родителями твоими…

– А на работе?

Она пожала плечами:

– На работе все по-старому. У нас годами ничего не меняется, не то что в этой вашей… уголовке.

Развеселившись, он опять посмотрел на нее. Надо же, как она выразилась – в уголовке! Он сам обычно именно так называл место своей работы.

– Клав, ты подумай внимательно, не торопясь. Может, ты где-то что-то видела необыкновенное, может, куда-то тебя приглашали… Может, ты в лотерею выиграла? – спросил он насмешливо.

Она очень старалась помочь ему. Она вспоминала так усиленно, что ей даже стало жарко.

– Нет, Андрюша, – сказала она виновато. – Ничего такого. Правда. Дом – работа. Работа – дом. Ничего интересного, честное слово.

– В каком детдоме ты была? – спросил он вдруг.

– Под Волоколамском, – ответила она, насторожившись. – А что?

– У тебя нет родных, хоть каких-нибудь самых дальних?

– Нет, – сказала она твердо.

– Ты искала?

– Пробовала… поначалу, – она улыбнулась кривой улыбкой. – Об отце сведений никаких, мать вроде бы умерла. Это довольно трудное дело, Андрей, искать родных, когда ты даже не знаешь своей фамилии…

– Я понимаю, – сказал он. – Наверное.

Ничего он не понимал. Он вырос в семье, где дедов, бабок, прадедов и прабабок, а также теток, дядьев, двоюродных, зятьев, свояков, невесток, снох знали не только по именам и фамилиям. Конечно, все были разобщены и раскиданы по Москве и окрестностям ее, но тем не менее о родных никогда не забывали, ездили друг к другу не только на похороны, но и на свадьбы, крестины и рождения, на Пасху всем кланом отправлялись в прадедову церковь, выстаивали службу, независимо от веры или неверия, и это было так же непреложно, обязательно и разумелось само собой, как “доброе утро”, сказанное при встрече.