Книга Письма к тайной возлюбленной, страница 49 – Тони Блейк

Рассказывая это, Роб будто перенесся в ту темную орегонскую ночь, вновь ощутил то громадное пространство, которое окружало его, пока он все выше и выше взбирался на ту шаткую башню.

— Я… просто плохо соображал в тот момент, — добавил он, нервно помотав головой, лежавшей на подушке. Он давно перестал анализировать свои поступки той ночи, перестал спрашивать «почему» и «зачем», перестал желать, чтобы все шло иначе. — Короче говоря, — добавил он, уже начав задыхаться, — когда мы забрались наверх, мы продолжали кричать и орать друг на друга. И фермер, который вышел из дома зa соседним полем, нас услышал и показал, что он «более или менее уверен», будто в лунном свете видел, как я толкнул Томми.

Роб до сих пор помнил свое ощущение: Томми только что был тут — а в следующее мгновение исчез, просто исчез. И он не мог поверить, что тот упал. Хотя понимал, что с такой высоты нельзя упасть и не погибнуть. И он помнил, как стоял, застыв на месте, как его руки и ноги отказывались повиноваться, когда он пытался спуститься вниз. И как ему было страшно, когда он наконец добрался до земли. И как спустя считанные секунды примчались сирены и мигалки — и его жизнь практически кончилась.

— Я попал в тюрьму, Линдси, — прошептал он.

Ее тело рядом с ним напряглось — он это почувствовал. И он не мог ее винить. Он этого и ожидал. Теперь ему надо договорить — и покончить с этим.

— Меня отправили в тюрьму на десять лет, я был там с восемнадцати до двадцати восьми лет. Я бывший заключенный — вот кто я. Вот моя тайна — и вот почему я держусь особняком. Потому что я знаю, как люди относятся к бывшим заключенным. Знаю, потому что стоило мне довериться кому-то и рассказать об этом — особенно женщинам, с которыми я встречался, — как моя жизнь менялась. Я терял работу — или переставал получать заказы. Люди, которых я считал своими друзьями, больше ими не были. В Бойсе начали громить мой дом: так мне давали понять, что я должен уехать. И я уехал. Уезжал снова и снова. Пока я, наконец, не понял, что мне просто больше нельзя никому об этом рассказывать. Особенно когда я приехал сюда, когда мне здесь понравилось, когда Милли помогла мне начать здесь новую жизнь. Я понял, что мне ни с кем нельзя сближаться, потому что стоило мне это сделать, и я начинал доверять человеку, рассказывал ему… и вся моя жизнь снова рушилась.

Теперь Роб смотрел прямо на нее и пытался разглядеть, понимает ли она его… Он ждал, когда на ее лице появится выражение страха и отвращения. Даже в темноте он узнает это выражение, поймет, что только что превратился для нее в того, с кем она не может быть рядом, кто ее пугает. Он ждал этого выражения — оно неизменно приходило сразу же после первой напряженной неподвижности и пугающего молчания во время самого его рассказа. И он недоумевал, почему это выражение не появляется.

— Линдси, — сказал он, — я пойму, если ты больше не захочешь со мной встречаться, но я только прошу, чтобы ты ничего никому не говорила. Ни Карле, ни Элеонор… никому. Мне просто хотелось бы тихо здесь жить, ни с кем не сталкиваться… вот и все. Я никогда никому ничего дурного не сделаю.

— Ты его толкнул? — тихо спросила она.

— Нет, — ответил он. В какой-то момент он перестал считать, что это имеет хоть какое-то значение. Это не имело значения тогда — люди сами все для себя решили, — и он оказался виновным из-за того, что был рядом, и из-за своей репутации. — Ограждение сломалось: оно проржавело. Я не касался его. Клянусь! — добавил он, сам не зная зачем.

Видимо, им двигал тот же неудержимый импульс, поддавшись которому он начат ей все рассказывать, — та глубокая потребность добиться, чтобы хоть кто-то в него поверил. И не просто кто-то — она. Ему необходимо было, чтобы она ему доверяла, знала, что он не такой человек, чтобы сделать подобное.

— Я тебе верю, — прошептала она.

И в эту секунду он вдруг понял, что тот взгляд, которого он ждал, к которому готовился и которого так страшился… его просто не будет.

— Ты меня не возненавидела?! — спросил он, глубоко изумляясь.

Линдси помотала головой, не отрывая ее от подушки, и он увидел, что ее глаза блестят от слез.

— Конечно, нет!

— Ты мне веришь?

Он помнил, что она только что это сказала, — но ему необходимо было услышать это снова.

— Да.

Он судорожно вздохнул, ощущая, как его захлестывает волна облегчения.

— Никто мне не верил. По-настоящему. Никто.

— Кроме Милли? — напомнила она ему.

— Кроме Милли, — подтвердил он. А потом он провел рукой по ее волосам, ощущая острую потребность дотронуться до нее, почувствовать ее присутствие. Она осталась здесь. Даже узнав о нем всю правду, она осталась. И он все еще не пришел в себя от потрясения. — Мне начинает казаться, что у вас с ней гораздо больше общего, чем я подумал сначала.

Тут они оба тихо засмеялись — и это заставило его заметить, что он к тому же и плачет. Надо было надеяться, что Линдси этого не заметила. Тюрьма сделала его жестким — или, по крайней мере, научила его, как важно казаться жестким. Теперь в него въелась привычка никому не давать повода думать иначе… даже сейчас.

— Она и правда была беременна? — спросила Линдси. — Карен?

Его начало подташнивать.

— Да.

— А что с ребенком?

Он покачал головой:

— Я… не знаю.

Оказалось, что про это рассказывать почти так же трудно, как и про все остальное.

— Мы… договорились, что мне не следует присутствовать в жизни ребенка, раз я буду в тюрьме. А она познакомилась с хорошим человеком, который захотел на ней жениться и был готов растить ребенка как своего. Мне казалось, что так будет лучше.

— Боже! — выдохнула она. — Мне так жаль!

Но он только еще раз качнул головой:

— Так было лучше. Я не мог быть отцом. И, наверное, все равно из меня вышел бы отвратительный отец.

— Почему ты так решил?

Он пожал плечами:

— Я сидел в тюрьме. Я не умею общаться с людьми. Я позволил моему псу смотреть, как я занимаюсь сексом. Список можно продолжить.

Тут Линдси засмеялась — и он тоже улыбнулся, несмотря на боль… А потом вдруг оказалось, что он крепко ее обнимает, просто прижимает к себе. И, что еще важнее, она обняла его тоже.

— Спасибо, — прошептал он. — За то, что ты в меня поверила. Другие не смогли.

В ответ она крепче обняла его за шею и поцеловала в щеку.

— Спасибо, что доверял мне достаточно, чтобы все рассказать.

— Мне… до сих пор не верится, что я это сделал.

— Ну, я просто заморочила тебя леопардовым рисунком, — сказала она, снова заставив его рассмеяться.

Ему трудно было поверить, что в такой момент он столько смеется.

А потом Линдси пожала плечами: