Книга Обезьяна приходит за своим черепом, страница 58 – Юрий Домбровский

- Так вот! Можете выполнить все его поручения. Не полагается это - ну да уж что делать. Раз так вышло. Только вот что. - Гарднер значительно улыбнулся: - От передачи ваших собственных впечатлений воздержитесь! Зачем расстраивать женщину? Ведь она и так страдает, незачем же причинять лишнюю боль там, где это не нужно? Не правда ли?

- Правда! - с восторгом согласился Ланэ. - Ах, это такая правда!

После того как он уверился, что ему ничего не угрожает, он почувствовал такое облегчение, такую бурную радость, такую легкую и даже восторженную готовность пойти на любую подлость, что даже в голове у него зашумело, как от легкого вина.

- Когда же вы сходите к госпоже Швейцер? - спросил Гарднер.

- Да нет, нет, - заторопился Ланэ. - Зачем я туда пойду? Вы не думайте, пожалуйста.

- Ну вот, почему же не пойдете? Сходите! Обязательно сходите! И скажите ей и про долг и про то, чтобы она уезжала. С какой стати женщина будет страдать за чужой грех? Она, может быть, о нем и не знала совсем! Нет, сходите, сходите! Обязательно даже сходите! Мы ничего не имеем против. И даже, наоборот, я прошу вас сходить! Пусть она не бегает к нам и не отнимает у нас понапрасну время. Ох, эти женщины! Беда, господин Ланэ, когда жизнь их выбрасывает за пределы трех Ка.

- Трех Ка?! - радостно взвизгнул Ланэ.

- Трех Ка, - улыбнулся Гарднер.

- Трех Ка! Трех Ка! - с почти истерическим восторгом повторял Ланэ. Какая это глубокая правда! Это ведь немецкая народная мудрость? Народная мудрость, не правда ли?.. Три Ка! Я завтра же схожу к госпоже Швейцер!

- Сходите, сходите, - кивнул головой Гарднер и погладил себя по волосам. - Ну, а что за разговор у вас ко мне?

Ланэ довольно связно рассказал ему о письме, и рассказал, конечно, только то, что считал нужным сказать, и от этого понять можно было не все.

- Но вы писали ему, - перебил его Гарднер, - что вы окончательно и бесповоротно порываете со своим прошлым, что иллюзий насчет реванша и реставрации быть не может и что он только тогда сохранит свое место и даже жизнь, если безоговорочно последует вашему примеру?

- Ну разумеется! - воскликнул Ланэ, обрадованный тем, что Гарднер не старается уточнять вопрос в нежелательном для него направлении. - По существу, только об этом я и писал!

- Так в чем же тогда дело? - удивился Гарднер, который уже очень ясно понимал, что и такое мог нагородить Ланэ. - Что ж вы еще волнуетесь?.. Профессор Мезонье - ваш учитель, и личные отношения с ним мы вам никак не можем запретить! "Хоть кривой, да свой!" - говорят в Чехии.

Ланэ потел и елозил по стулу.

- Да ну же, в чем дело? - мягко подстегнул его Гарднер.

- Дело в том, что некоторые выражения... Я ведь писал о себе... выдавил наконец из себя Ланэ. - Видите ли, кто-то из наших публицистов сказал: "Никогда и никто не бывает побит так сильно, как раздавленный собственными доводами". (Разумеется, что эту цитату Ланэ выдумал только что, потому что надо же было на кого-то сослаться.) Так вот я...

"А что он так противно трясется? - неприязненно подумал Гарднер. - И кто это его царап-нул по щеке? С женой он, что ли, подрался? - Он скользнул взглядом по фигуре Ланэ и докончил привычно ту же мысль: - Вот, наверное, сопит и потеет. И как она с ним живет?"

- Одним словом, - сказал он громко, - делайте и пишите что вам угодно, но если вы уж взялись за эту почетную задачу - сохранить вашего учителя, то и не забывайте основного: убедить профессора в том, что для игры в страусы он выбрал неподходящее время. А чтобы облегчить вам это, я думаю, будет не лишним, если мы отправим вас к профессору для личных переговоров.

- Что?! - в ужасе вскочил Ланэ, совершенно забыв о том, где он находится. - Мне лично?

- Ну да, вам! Лично! - твердо повторил за ним Гарднер. - Лично вам! А что вы так испуга-лись? Ничего страшного тут нет! Приедете вы, разумеется, от себя, но только привезете от нас ему некий документ. То есть опять-таки не от нас, а от коллектива работников вашего института. Вот и поговорите тогда с ним лично обо всем. Кстати, вы и о письме своем потолкуете. Вы не смущай-тесь, что в нем вы не пощадили себя, - это мы вам в вину никак не поставим. "Унижение паче гордости" - в данном случае это изречение как раз подходит... Впрочем, это еще не сейчас, а потом, через некоторое время... Да, - вспомнил он вдруг, - кстати! В прошлый раз вы показали, что Ганка назвал того человека, которого вы видели у него, Отто Грубером. Скажите, ну а профессор Мезонье этого Отто Грубера не видел и не знал?

- Нет, не знал! - быстро ответил Ланэ.

- А почему вы так уверены? - вцепился Гарднер.

- Ну, во-первых, он пробыл у Ганки всего один день, во-вторых, профессор никогда не мешался в политику!

- Как и вы? - улыбнулся Гарднер.

- Как и я!

- Как и Ганка!

- Как и Ганка! - ответил с разбегу Ланэ и спохватился: как же так, политикой не занимался, а арестован за политику. - Ну, о Ганке-то я, собственно, не знаю, - поправился он. - Ведь вот вы его...

- Политикой не занимался, - Гарднер выдвинул ящик стола и достал книгу в пестрой обложке. - Ну а вот эту статью в "Ежемесячном обозрении" как назвать иначе, как не самым наглым протаскиванием политических идей под видом чистой науки?

- Это верно, - уныло сознался Ланэ.

- А книга профессора Мезонье, где он пытается опровергнуть наше миропонимание в самых истоках его возникновения и отнять наше историческое право на переустройство мира? Неужели это тоже не политическая, не четко политическая концепция? А? Как, по-вашему?

- Вы правы! Это политика! - опять согласился Ланэ.

- Отнимите у нас наше право, выработанное историей, нашу кровь и наш дух, сложившийся в течение тысячелетий, заставьте нас отречься от учения о нашей исключительности - и что тогда останется от нас? Слепая военная машина - и только? Не правда ли?

- Правда! - снова согласился Ланэ.

- То-то, что правда, и вот это вам и нужно объяснить профессору. Он либо не понимает этого действительно, либо делает вид, что не понимает. Не посылать же мне ему на дом брошюрки министерства пропаганды! Он, вероятно, и не представляет себе, насколько серьезно стоит вопрос о нем и о его институте, все думает отделаться шуточками этого, кого он там цитирует?.. Платона, что ли, или кого?

- Сенеку! - усмехнулся Ланэ.

- Отделаться шуточками да цитатками из Сенеки. Нет, это теперь не пройдет. Мы кровь проливаем, а он чернила льет, но право-то крови всегда выше права чернил. Передайте ему это. Он любит афоризмы.

- Скажу, все скажу, - заторопился Ланэ и подумал: "Боже мой, он ведь по-настоящему волнуется!"

Гарднер сидел и смотрел на Ланэ.

- Вот и ваше письмо тоже политика, - сказал он вдруг.