Книга Воин снегов, страница 98 – Роберт Ирвин Говард

Но теперь я — мстительный дикий зверь. Так будет и дальше. Волк может вырезать стадо, лев-людоед — уничтожить целую деревню людей. Вот я и есть такой волк или лев (можно сказать и так) для живущих на Черном побережье. Правда, питаюсь я моллюсками и ни разу не смог заставить себя попробовать плоти краба. Я охочусь на своих врагов по всему берегу среди валунов, днем и ночью. Это нелегко, и долго я так не протяну. Они сражаются со мной иным оружием, против которого у меня нет защиты, и после их психического удара на меня нападает страшная слабость — как физическая, так и душевная. Я лежа высматривал врагов, гуляющих по пляжу в одиночестве, потом нападал и убивал их, но сил на это требовалось очень много.

Сила моих врагов в основном психическая и во много-много раз превышала силы гипноза. Вначале мне было легко прорваться через защитную оболочку мыслей-волн одинокого краба и убить его, но твари быстро обнаружили мое слабое место.

Этого я не понимаю, но теперь во время каждого поединка я вынужден проходить сквозь настоящий ад. Их мысли врываются в мой разум волнами раскаленного металла, замораживающими, обжигающими мой разум и мою душу.

Сначала я долго лежу, спрятавшись в засаде. Потом появляется одинокий краб, я вскакиваю и быстро убиваю его, как лев убивает человека с ружьем, прежде чем жертва сможет прицелиться и выстрелить.

Но не всегда мне удается проделать все так гладко. Только вчера отчаянный удар умирающего краба оторвал мне кисть руки. Когда-нибудь одна из тварей убьет меня, но я собираюсь прожить достаточно долго, чтобы отомстить. Там, наверху, на скалистых террасах среди облаков, — город крабов. И я должен уничтожить его. Я — умирающий человек, израненный странным оружием моих врагов. На изуродованную левую руку я наложил жгут, так что от потери крови не умру. Я еще в своем уме, и моя правая рука сжимает железную дубинку. Я пишу все это на заре, пока крабы прячутся на высоких утесах. На мой взгляд, в этот раз их легко будет перебить.

Я пишу эти строки в свете низко висящей луны. Вскоре рассветет, и в предрассветной тьме я отправлюсь по тайному ходу, который недавно обнаружил. Он ведет под облака… Теперь я найду дьявольский город, и, когда на востоке небо покраснеет, я начну убивать. Это будет великая битва! Я стану убивать, убивать и убивать, а мои враги будут лежать бесформенными грудами. А потом я тоже умру. Достаточно. Мне пора. Я стану сеять смерть, словно лев. Я застелю побережье их трупами. Прежде чем умереть, я убью многих.

Глория, луна все ниже над горизонтом. Скоро заря. Я не знаю, наблюдаешь ли ты за мной из страны теней, за моей кровавой местью, но если так, то пусть мысль об этом немного согреет мою замороженную душу. Кроме того, эти существа и я принадлежим к различным биологическим видам, и в том, что мы никогда не сможем жить в мире друг с другом, виновата жестокая Природа.

Они забрали мою женщину. Я заберу их жизни.

Эдам Фолкон отплывал на рассвете, и Маргарет Деверол, девушка, которая должна была выйти за него замуж, стояла на причале в холодном тумане и махала ему рукой на прощание.

А вечером, когда сгустились сумерки, окаменевшая, неподвижно уставившаяся в пустоту, Маргарет замерла на коленях над неподвижным белым телом, оставленным на берегу уползающим приливом.

Собравшиеся вокруг жители городка Фаринг шептались между собой:

— Туман-то густой.

— Может, лодка причалила у Рифа Призраков.

— Странно, что в порт Фаринга принесло только его труп — и так быстро…

А понизив голос, они говорили:

— Живой или мертвый, но он к ней вернулся!

Выше линии прилива, выброшенное волнами, лежало тело Эдама Фолкона. Стройный, но сильный и мужественный человек при жизни, в смерти он стал мрачно-красивым. Глаза его были закрыты. Выглядел он уснувшим. К его одежде прилипли обрывки водорослей.

— Странно, — пробормотал старый Джон Хапер, хозяин кабака «Морской Лев» и самый старый моряк в Фаринге. — Эдам утонул там, где глубоко. Да и водоросли эти растут лишь на дне океана и в заросших кораллами подводных гротах. Как же он оказался на берегу?

Маргарет не сказала ни слова. Она стояла на коленях, прижав ладони к щекам, неподвижно глядя перед собой.

— Обними его, девушка, и поцелуй, — мягко подбивали ее жители Фаринга. — Эдам пожелал бы именно этого, будь он жив.

Девушка автоматически подчинилась, содрогаясь от прикосновения к холодному телу. Затем, когда ее губы коснулись уст Фолкона, она вскрикнула и отшатнулась.

— Это не Эдам! — пронзительно закричала она, дико озираясь.

Жители Фаринга обменялись печальными кивками.

— Чокнулась, — пошептали они, а затем подняли труп и отнесли его в дом, где жил Эдам Фолкон.

В этот дом он надеялся привести молодую жену, когда вернется из плавания.

Жители Фаринга привели, собой и Маргарет, ласково поглаживая ее и утешая мягкими словами. Но девушка шла, словно в трансе, по-прежнему глядя перед собой странным, неподвижным взглядом.

Жители Фаринга уложили тело Эдама Фолкона на постель, зажгли в голове и в ногах его поминальные свечи, и соленая вода потихоньку стала стекать с одежды мертвеца и капать на пол. В Фаринге, как и во многих других городках на отдаленных побережьях, существовало поверье, что если с утонувшего снять одежду, то быть большой беде.

Маргарет сидела в обители смерти, ни с кем не разговаривала, отрешенно глядя на спокойное, темное лицо Эдама. К ней подошел Джон Гауэр, отвергнутый ею ухажер, угрюмый и опасный малый, и, глядя ей через плечо, сказал:

— Любопытную перемену вызывает смерть в море, если это тот Эдам Фолкон, которого я знал.

На него со всех сторон направили мрачные взгляды, чему, казалось, он удивился. Несколько человек встало и тихонько выпроводило его за двери.

— Ты ненавидел Эдама Фолкона, Джон Гауэр, и ненавидишь Маргарет, потому что девочка выбрала человека получше, чем ты, — сказал Том Лири. — Так вот, дьявол побери, не вздумай мучить девушку своими бессердечными речами. Убирайся и не показывайся тут!

При этих словах Гауэр мрачно нахмурился, но Том Лири смело заступил ему дорогу, и другие жители Фаринга поддержали его, потому Джон демонстративно повернулся к ним спиной и зашагал прочь. И все же мне показалось, что сказанное им было не насмешкой и не оскорблением, а просто неожиданно пришедшей в голову мыслью.

Когда Гауэр уходил, я услышал, как он бормочет себе под нос:

— …Похож, и все ж странно непохож на него…

На Фаринг опустилась ночь, и в темноте замигали окна домов; окна же дома Эдама Фолкона мерцали светом поминальных свечей. Там Маргарет и другие горожане до рассвета несли бессонную вахту. А вдали от дружелюбного тепла городских огней угрюмо застыл темно-зеленый титан — океан, ныне безмолвствующий и словно окаменевший, но всегда готовый жадно вцепиться в тебя мягкими когтями волн. Я побродил вдоль берега и, присев на белый песок, поглядел на спокойные морские просторы — равнину, вздымающуюся и опадавшую сонным волнообразным движением спящего змея.