Книга Время наступает, страница 63 – Владимир Свержин

Полог шатра резко откинулся. Слуга, помчавшийся радовать государя вестью о пробуждении Хранителя Вавилона и Дарователя побед – именно таков был отныне титул Даниила, – склонился перед господином:

– Государь желает говорить с тобой, мой господин! Полагая, что ты еще слаб и не можешь держаться в седле, наш повелитель прислал конные носилки.

Даниил кивнул, поднимаясь.

– Я буду говорить с царем об этом деле, – сухо, пожалуй, чересчур сухо, проговорил он, поворачиваясь к нубийцу. – И буду просить великого повелителя в честь победы помиловать Иезекию.

В душе же Намму звучало совсем другое: «Они хотят убить Сусанну! Быть может, они уже убили ее!»

Валтасар смотрел на своего доверенного советника с легким раздражением. Казалось, тот напрочь пропустил мимо ушей его вопрос о грядущей судьбе персидской державы, и стал вымаливать прощение для какого-то никчемного лавочника. Конечно, царь понимал, что к Даниилу, первейшему среди эбореев, стекаются прошения от соплеменников. Он был не прочь отблагодарить пророка, даровав ему жизнь какого-то Иезекии. Но сейчас, когда речь шла о судьбах мира, как мог он тратить драгоценные мгновения на мелочи, не заслуживающие даже беглого взгляда? Это раздражение искало случая обрести форму, и Валтасар промолвил, отмахиваясь:

– Будь по-твоему. Я велю не рассматривать это дело до моего возвращения. – Он оглянулся. – Амердат, напиши об этом Верховному жрецу. Я оттисну печать и отошлю гонца в Вавилон.

Конечно, Валтасар мог даровать царское помилование убийце, не разбирая дела, но сейчас ему хотелось наказать Даниила. Воистину, тот не был придворным и не ведал, когда и что следует просить у государя.

– Ты доволен?

Вряд ли царская воля могла удовлетворить Намму, однако ожидать большего не приходилось.

– Как по капле вина можно судить о вкусе содержимого кувшина, так и по справедливости малой легко судить о справедливости великой, – уклончиво ответил сын Абодара.

Валтасар кивнул, не желая вдаваться в цветастые двусмысленности, и заговорил вновь:

– Так что же мне делать с троном Персии?

– Государь, – вздохнул Даниил, – не я, но Господь вручает знаки власти в руки правителей, и лишь ему ведомо, станут ли они наградой достойному или же испытанием мятущемуся. Когда ему было угодно даровать тебе Персию, как скажу я: «Отринь ее»? Но как человек, немало прошедший путем человецей, могу судить лишь о том, что вижу: тебе не суждено покорить этот народ, ибо воины его сильны и многочисленны. Ты не станешь царем, который внушает любовь подданным, ибо всегда останешься для них чужаком. Стать правителем столь обширной державы – высокая честь, но еще большая ноша. Если не сыщется тот, кто понесет ее за тебя, она сокрушит твои плечи.

Валтасар нахмурился. Он и сам понимал, какую непростую задачу предложил ему Кир в своем завещании. Однако сейчас от мудрейшего из советников он ожидал услышать совсем иное.

– Ступай! – разочарованно и даже резко бросил он. – И поразмысли над моим вопросом еще.

– Но ты обещал отослать гонца в Вавилон.

– Ступай! – отворачиваясь, бросил Валтасар.

«…Да не посмеют они судить и казнить его, доколе я, Валтасар, сын Набонида, царь Вавилона, не вернусь в стены дворца своего». – Амердат вывел последнюю букву и, дождавшись, когда царь прокатит валиком печати по горячему воску, вынес рескрипт из шатра. Даниил нетерпеливо дожидался его прихода. Впервые он о чем-то просил Валтасара и получил в ответ не то чтобы отказ, но совсем не то, на что надеялся.

– Проклятие! – скривился он, пробегая взглядом по ровным строчкам царского распоряжения. – Здесь ни слова не сказано ни о ком и ни о чем, кроме Иезекии.

– Валтасар не может отсрочить суд над теми, кто даже не взят под стражу, – резонно проговорил Амердат, заинтересованно поглядывая на пророка.

– Об этом никто ничего не знает, – раздраженно проговорил Даниил, подергивая губами. – Быть может, Гаумата уже схватил и Сусанну, и всех тех, до кого смог дотянуться. Даже если сейчас мы пошлем в Вавилон самого ловкого гонца на самом быстром коне, он домчится туда еще не скоро. Кто знает, что произойдет за эти дни.

– А ты, стало быть, – насмешливо проговорил Амердат, – тот, кого люди величают Даниилом, хотел бы оказаться в Вечном городе прямо сейчас?

– Да, именно так, – не замечая издевки в голосе, отчеканил Намму.

– Занятно. Очень занятно, – улыбаясь одними глазами, поинтересовался хронист. – Что бы стал ты там делать, пусть даже и с этим пергаментом, но без царя, без его воинов, без всего того, что придает легковесному слову силу закона?

– Я… – Даниил замялся. Грамотей был прав. Но собственное бессилие и невозможность изменить то, что представлялось ему ужасным и несправедливым, доставляли ему боль, не меньшую, чем удары бичом. – Я верю, что Господь всевеликий не оставит меня.

– Вот как? – Амердат улыбнулся, и эта неожиданно молодая улыбка на его старческом лице выглядела странно, точно проглядывала из-под актерской маски. – Слова, воистину достойные пророка Даниила. Стало быть, ты готов предстать, как есть, пред врагом своим, повинуясь лишь божьей воле и уповая на милосердие его? Не ропща? Не убоявшись?

– Да, это так! – запальчиво отчеканил царский советник. – Я верю, что истина восторжествует, ибо бог мой и есть истина!

– Что ж, – насмешка исчезла с изборожденного морщинами лица старца, – тогда вот тебе моя рука!

Гаумата слушал доклад, не сводя глаз с пылающего огня. Жрец, предсказатель по внутренностям жертв, с видом, полным достоинства, сообщал о результатах гадания на желчном пузыре.

– Когда я в первый раз глянул на него, то увидел, что желчный пузырь тонкий, словно игла.

– Это означает, что сбежит пленник, – неспешно растягивая слова, проговорил Верховный жрец.

– Истинно так, – подтвердил гадатель. – Но я счел это предзнаменование неблагоприятным и захотел проверить вышние знаки, осмотрев желчный пузырь иного животного.

– И что же?

– Левая сторона его набухла снизу.

– Уж лучше бы сверху, – вздохнул Гаумата. – Если память не изменяет мне, сие бы значило, что падет дворец врага.

– Все так, – вновь подтвердил созерцатель внутренностей. – Но и то предзнаменование, которое было явлено моему взору, тоже может почитаться хорошим. Оно недвусмысленно говорит о тяжелой заботе, которая лежит на сердце у врага.

– Да, я помню. – Верховный жрец задумчиво кивнул. – Стало быть, невзгода для врага перекрывает побег. – Он минуту, не отрываясь, глядел на пламя в жертвеннике, глядел молча, точно и не было рядом никого. Затем неожиданно повернулся к застывшим поодаль жрецам его свиты. – Что там Иезекия?

– Молчит или твердит, что Господь поможет ему.

– Прекрасно. Что говорят в городе?