Онлайн книга «Сын погибели»
|
— Пусть войдет, — повелел Людовик, нахмурив и без того прорезанное тремя рядами глубоких морщин чело. Начальник стражи молча поклонился и исчез за дверью, а через мгновение в освещенной факелами зале возник сам виновник ночного переполоха — граф Фульк Анжуйский. На разодранной в клочья нижней рубахе у плеча отчетливо проступало кровавое пятно. — Как это понимать, граф? — оглядывая сконфуженного кравчего, гневно спросил король. — Тебя ограбили? — Нет, мой государь, — опустил глаза юноша. — Тогда что же? — Мне совестно об этом говорить. — Проклятие! — выругался Людовик. — Так не делай того, о чем потом будет совестно рассказывать! Фульк тяжело вздохнул, не поднимая взгляда с застеленного восточным ковром пола. — Это была честная схватка. Я убил его. — Господи, сделай так, чтобы я ослышался! — Король сделал шаг к юноше. — Что ты сказал? — Это была честная схватка, — повторил анжуец. — Впервые слышу о манере вести честный бой в исподнем. Говори толком, кого ты убил, несчастный? Юнец вздохнул поглубже, собираясь то ли с мыслями, то ли с духом, то ли с тем и другим разом, и, наконец, поднял глаза. — Сегодня на празднестве я познакомился с одной девушкой… Очень милой девушкой… Я ей тоже понравился… — Ну и? Фульк искоса поглядел на аббата Сугерия, сосредоточенно перебирающего четки. — Мы уединились тут неподалеку… Но, поверьте, ничего не было! — Во всяком случае, от этого «не было» кого-то уже не стало, — резко оборвал его король. — Отвечай — кого?! — Мы уединились на сеновале, и вдруг ее брат… старший брат… он напал на меня с мечом… А мой клинок лежал в стороне. А еще с ним были трое слуг… — довольно бессвязно продолжал кравчий. — Там в сене торчали вилы, я успел схватить их… — Кого ты убил, несчастный, говори?! — Ее брата. Но он тоже ранил меня! — Его имя! — взревел король. — Робер де Вальмон. — Что?!. Ты хочешь сказать, что вознамерился совратить дочь коннетабля де Вальмона Мадлен, и тебя застукал один из ее братьев? — Я не пытался… Мы понравились друг другу… — Молчи, глупец! — рявкнул Людовик. — Ты не представляешь, что натворил! Виконты де Вальмон — младшая ветвь графов Д’Иври, а те через своего основателя — Рауля Д’Иври — в близком родстве с родом герцогов Нормандских. Завтра же нормандцы объявят, что я вознамерился истребить местную знать, а послезавтра мир в этих землях, ради которого мы проливали кровь столько лет, снова пойдет прахом. — Но я же не хотел! — тихо всхлипнул Фульк. — Я оборонялся! — Оборонялся!.. — устало передразнил Людовик Толстый. — Ладно, ты сказал, там были слуги — что с ними? — Я их обезоружил и хорошенько отдубасил тупым концом вил. — Ловкач! Один против четверых, — восхитился король. — Вот посмотришь, завтра слуги объявят, что ты напал на молодого Вальмона, когда тот защищал честь сестры от французского злодея-насильника. И она — обещаю! — подтвердит это. — Не может быть! Она такая добрая! — Может, глупец! Может, и подтвердит! — заорал король. — У Мадлен, кроме убитого тобой, еще семеро братьев, и все — старшие. Они заставят ее говорить что угодно, лишь бы спасти честь рода. И скажу более: даже если сегодня я как верховный сюзерен дарую тебе помилование, ни один из Вальмонов и их многочисленной родни не признает убийцу члена своей семьи обеленным. Они будут жаждать твоей крови. — Что же мне делать? — обескураженно пробормотал Фульк. — Что делать, — задумчиво глядя на графа Анжуйского, пробурчал венценосец. — Раньше следовало соображать, прежде чем по сеновалам девок щупать. Не при святом отце будь сказано. — Он покосился на аббата Сугерия. Людовик не спускал глаз с юноши, и тот попытался сжаться под тяжелым, будто в нем был сосредоточен весь немалый вес тучного монарха, взглядом. Что мудрить, Фульк был, несомненно, хорош собой — той редкой мужественной красотой, которая обычно выдает старинные римские корни. Он выглядел старше своих лет. Военное ремесло, которое молодому графу довелось изучать с мечом в руках, а не по трактатам, закалило его характер, добавляя правильности черт гордую стать молодого льва. — Через несколько месяцев ты должен стать мужем наследницы герцога Буйонского. Если Господу будет угодно, в будущем этот брак принесет тебе корону Иерусалимского королевства. Ты же скачешь, как молодой жеребец, почуявший запах кобылки. — Я был готов просить у вас руки Мадлен, — с трудом выдавил юноша. — Молчи! Де Вальмоны — хороший род, но ты рожден для иной участи. Теперь же говорить о сватовстве к Мадлен и вовсе бессмысленно. Вероятно, в скором времени братья упекут ее в монастырь, хорошо, если еще только послушницей. Аббат Сугерий недовольно покачал головой, но не стал прерывать речь государя. — Сейчас надо подумать, как спасать твою голову. Где одежда? — Все осталось там, — обреченно вздохнул Фульк. — На крики начал сбегаться люд… — Понятно. Стало быть, и без слов Мадлен по гербу все легко узнают, кто составлял ей компанию этой ночью. — Что мне оставалось делать? — Сейчас это уже совершенно не важно. Я велю людям молчать о твоем появлении здесь. Тебе же следует поскорее убраться из Руана и направиться в Париж. Конечно же, братья обесчещенной девицы будут искать тебя не только в стенах города, а, вероятно, по всей Франции, но в столице легче укрыться. Когда я вернусь туда, отправишься с посольством в Рим. Надеюсь, в Италии до тебя не дотянутся, заодно испросишь себе отпущение грехов. — Но как мне выбраться из Руана? — Чуть свет в Париж отправляются возы с дарами Нормандии. Сейчас спрячься там — среди связок мехов. Никто не посмеет искать беглеца меж королевских подарков. А дальше потрудись сам позаботиться о собственной безопасности. * * * Жизнь, как полагал Федюня Кочедыжник, была презабавной штукой. По рассказам отца, когда мальчику было немногим больше месяца, на поречное займище, [9] где располагался стан его рода, наскочил отряд печенегов. Свирепые грабители совсем уж было вознамерились разорить беззащитное селение, но вдруг увидели спящего в колыбели Федюню, а рядом — преизрядных размеров аспида. Змей, свернувшийся кольцом вокруг ребенка, поднял голову и угрожающе зашипел на разбойников. Узрев в этом недобрый знак, печенеги бросили захваченное в стане добро и умчались обратно в степь. Много позже Федюня понял, что, почитай, все соседи, да и захожие люди, не только не разумеют змеиные речи, а и боятся его друзей пуще огня. Но это мало заботило неразумного отрока, покуда судьба не занесла его в Херсонес. А там мальцу чуть и вовсе конец не пришел за такую малость, как кормление змей. И лишился бы живота, не появись бог весть откуда люди заморские, которые его из подземелья вытащили да увезли за тридевять земель. Этих-то витязей ни змеями, ни пламенем было не пронять, и оттого столь покойно у Федюни на душе сделалось, что, казалось, готов он был век с ними идти, куда прикажут. А уж тем паче, что шли они к самому что ни на есть заветному Светлояр-озеру. |