Книга Пленница былой любви, страница 68 – Бетти Махмуди

Его знали под несколькими именами. Я называла его Амаль.

– Я очень сочувствую вам, – сказал он без всякого вступления. – Я сделаю все возможное, чтобы вывезти вас отсюда.

Его открытость весьма импонировала, но вместе с тем пугала. Он знал обо мне все и был уверен, что сможет мне помочь, но я уже пережила подобные ситуации с Триш и Сьюзан, с Рашидом и его приятелем, с таинственной госпожой Алави.

– Послушайте, уже несколько раз меня обещали вывезти из страны, но всегда вопрос упирался в моего ребенка. Я не поеду без моей дочери. Если ее нельзя вывезти, то и я не поеду. Давайте решим это сразу, потому что нет смысла терять время.

– Я уважаю ваше желание, – сказал он. – Если вы настаиваете, то я вывезу вас обеих. Нужно быть только терпеливой, ибо не знаю, как и когда мне удастся организовать это.

Я почувствовала, как в моем сердце разливается тепло и становится светло и ясно, хотя и старалась не поддаваться этому состоянию.

– Вот номера моих телефонов, – сказал он, быстро записывая что-то на листочке. – Я поясню вам сейчас, как они закодированы. Это служебный и домашний. Можете звонить в любое время. В случае надобности делайте это без малейшего колебания. Я должен как можно чаще иметь о вас информацию. Я не могу рисковать, связываясь с вами дома. Ваш муж мог бы это неправильно понять, мог бы приревновать, – Амаль рассмеялся.

У него был заразительный смех. «Жаль, что он женат», – подумала я и тотчас же устыдилась своих мыслей.

– Хорошо, – согласилась я.

В нем было что-то такое, что заставляло верить в успех.

– Мы не будем разговаривать по телефону, – продолжал он инструктировать меня. – Вы позвоните, и если у меня будет для вас какая-нибудь информация, я скажу, что мне нужно с вами встретиться, и вы должны будете приехать сюда. По телефону мы не будем обсуждать никаких вопросов.

«Что-то должно за этим скрываться, – подумала я. – Может быть, речь идет о деньгах?»

– Мне нужно попросить родителей, чтобы они передали в посольство некоторую сумму? – спросила я.

– Нет. Сейчас не идет речь об этом. Я сам за все заплачу. Вы вернете мне деньги по возвращении в Америку.

На обратном пути Махтаб не произнесла ни слова. Я благодарила Бога за это, потому что в моей голове творилось что-то невообразимое. Я старалась оценить возможности успеха нашего мероприятия. Неужели я действительно нашла наконец путь для побега из Ирана?

«Вы вернете мне деньги по возвращении в Америку», – сказал он уверенно. Но я помню и другие его слова: «Я не знаю, как и когда мне удастся организовать это».

Закончилось лето, снова приближалось начало учебного года. Мне нужно было делать вид, что я поддерживаю желание Муди послать Махтаб в первый класс, поэтому я не возражала, когда он затронул эту тему.

К моему удивлению, Махтаб тоже была согласна. Она действительно начала привыкать к мысли остаться в Иране.

В один из дней Муди, Махтаб и я отправились в ближайшую школу. Здание было меньше похоже на тюрьму, чем медресе Зайнаб. В нем было много окон, через которые проникал солнечный свет. Однако оказалось, что эта светлая атмосфера никак не влияет на директрису, ворчливую старую женщину в чадре. Она внимательно присматривалась к нам.

– Мы хотим записать дочь в школу, – объяснил Муди по-персидски.

– К сожалению, невозможно. У нас нет свободных мест, – проворчала она.

Скрипучим голосом она дала нам другой адрес.

– Но мы пришли сюда, потому что эта школа ближайшая, – не соглашался Муди.

– Мы никого не принимаем!

Мы с Махтаб пошли к выходу. Я чувствовала, что моя дочь довольна, что не останется у этой черствой старой женщины.

– Ну что ж, – проворчал Муди, – у меня сегодня нет времени идти в другую школу. Я должен ассистировать при операции.

– Ах, так вы врач? – заинтересовалась директриса.

– Да.

– Вернитесь, пожалуйста. Прошу вас, присядьте.

Всегда найдется место для дочери врача. Муди был очень доволен, получив подтверждение своего высокого общественного положения.

Директриса решила с нами необходимые формальности. У Махтаб должна быть серая форма, еланча, брюки и большой платок, а также шарф, сшитый спереди вместо узла, более неудобный, чем русари, но удобнее чадры. Меня предупредила, что мне следует приводить Махтаб в назначенные дни на собрание матерей и дочерей.

Выйдя из школы, я сказала:

– Как можно ходить в одной форме? Она должна носить ежедневно одну и ту же одежду?

– Другие ходят так, – ответил Муди. – Но ты права. У нее должно быть несколько.

Он пошел на работу, оставив нам деньги на школьную форму. Тепло солнечного сентябрьского дня наполняло меня бодростью и надеждой. Мы гуляли с дочерью совершенно свободно. Я вступила в следующий важный этап. Когда Махтаб будет в школе, а Муди на работе, я смогу заняться решением наших проблем.

Несколько дней спустя мы с Махтаб пошли на вступительное собрание, взяв с собой в качестве переводчицы нашу соседку Малиху. Правда, она плохо говорила по-английски, но с ее и Махтаб помощью я смогла понять суть.

Собрание длилось почти пять часов. Обязательными были молитвы и чтение Корана. Затем директриса обратилась к родителям с возвышенной речью, прося о пожертвованиях для школы. Она сообщила, что в школе нет туалетов и деньги необходимы на улучшение условий.

Вечером я заявила Муди:

– Не может быть и речи. Они ничего не получат от нас. Если у них достаточно денег на такое количество пасдаров, то могут найти деньги и на обустройство туалетов.

Однако он не согласился со мной и передал щедрое пожертвование. А когда начались занятия, оказалось, что школа оборудована вместо туалетов дырами в полу.

Вскоре установился определенный распорядок. Махтаб ранним утром шла в школу. Я должна была лишь проводить ее до автобусной остановки, а после полудня ждать там ее возвращения.

Большую часть недели Муди оставался дома, занимаясь частной практикой. По мере роста его репутации увеличивалось и число пациентов. Люди особенно хвалили его методы обезболивания. Поскольку возникли определенные проблемы с посетительницами, Муди обучил меня некоторым приемам. Эти дополнительные обязанности совместно с работой регистратора отбирали у меня почти все время на протяжении дня.

Я была свободна только по вторникам и средам, когда Муди работал в клинике. Эти два дня в неделю принадлежали исключительно мне. Я могла без ограничения бродить по городу, решая свои дела.

Я снова начала регулярно навещать Хелен в посольстве. Каждую неделю я получала письма от родителей и сыновей. Я так тосковала по ним! Каждое письмо от мамы усиливало мое беспокойство: она писала об ухудшающемся здоровье отца, о том, что неизвестно, как долго он протянет. Он постоянно говорил о нас, молился о том, чтобы увидеть нас перед смертью.