Книга Два сфинкса, страница 72 – Вера Крыжановская

Ричард улыбнулся.

– Все, что вы говорите, справедливо с обыкновенной точки зрения, за исключением того, что Эриксо имеет в виду шантаж: она слишком богата. Если бы вы пошли со мной и сами взглянули на это дивное создание – убеждения ваши сильно бы поколебались.

– Нет, нет! Эта особа, конечно, очень похожа на Tea, и ее вид только растравил бы мои раны, – сказал граф. Но быстро сдержав себя, он встал с кресла.

– Хорошо! Я пойду с вами и возьму с собой Немврода, любимую собаку покойной дочери. Немврод был привязан к Tea, и я посмотрю, почует ли он в Эриксо свою хозяйку.

– Вы требуете уж слишком многого от собаки, которая может чуять только эманацию тела. Но все равно! Сделаем попытку и посмотрим, не восторжествует ли еще раз инстинкт над рассудком?

И Ричард погладил голову собаки, которая смотрела на него своими умными и грустными глазами.

Молча прошли они через парк и направились по аллее, которая вела к даче. Едва вошли они в калитку сада, как Немврод, шедший до этого времени рядом с хозяином, опустив голову, стал вдруг выказывать признаки нетерпения, а затем, как стрела, с радостным визгом помчался к террасе и стал прыгать вокруг и лизать руки и даже щеки сидевшей там женщины, которая встала при приближении графа.

– Видите? Собака разрешила возложенную вами на нее задачу, – серьезным тоном заметил Ричард. – Ее инстинкт указал ей в этом теле, которого она никогда не видела, знакомый и дорогой ей дух. Ну, а вы все еще сомневаетесь?

Граф ничего не ответил. Он стоял бледный, как смерть, у подножия террасы: поразительное сходство Эриксо с Tea ошеломило его.

Те же классические черты, те же роскошные золотистые волосы и тот же ослепительный цвет лица, но рост был меньше, а вся фигура тоньше и нежней. Лицу недоставало свежего румянца, а маленькому рту счастливого и беззаботного выражения. В ее больших, печальных и строгих глазах читалась тайна ее жизни. Одним словом, это была и Tea, и не она.

Взволнованная Эриксо тоже боязливо смотрела на графа. А вдруг он не захочет признать ее? Как волна пронеслось в ее уме сознание, что она, Эриксо – рабыня мага, что это самое тело видело Мемфис во времена его величия и что те же самые глаза, смотрящие теперь на Кронбурга, видели Амасиса. Она чувствовала, что слабеет. Протянув руки к графу, она пробормотала едва слышно:

– Отец! Это я!

Граф отступил шаг назад и сделал жест, как бы отстраняя ее.

– Докажи!.. Докажи… что ты моя дочь! – отрывисто крикнул он.

Эриксо побледнела и бессильно опустила руки. Дикая гордость пробудилась в ней. Доказать свое тождество? Но как и зачем? Она не претендовала на наследство, не требовала никаких прав.

– К чему доказательства там, где сердце и голос крови молчат, – с презрением ответила она и выбежала из комнаты в сопровождении не покидавшего ее Немврода.

Граф зашатался, схватил голову обеими руками и упал бы на землю, если бы Бэр и барон не поддержали его.

– О! Я схожу с ума! Это ее голос, но более глубокий и звучный! – говорил он, пока его усаживали в кресло.

Ричард побежал за вином. Когда граф успокоился и немного пришел в себя от волнения, Леербах представил ему профессора. Жизнерадостный Бэр, в свою очередь, рассказал про невероятное приключение, в которое бросился очертя голову, думая предпринять простое научное исследование, обоснованное на таком любопытном документе, как план подземелий пирамиды.

– Клянусь вам, граф, что до той поры всю свою жизнь я был позитивистом и ярым служителем науки. И пока не попал в этот невероятный мир и не познакомился с этим демоном Аменхотепом, я не верил ни в Бога, ни в черта, – весело закончил он.

– И вы серьезно убеждены, профессор, что человеческое существо может жить несколько тысячелетий и что один и тот же дух может воодушевлять два тела? – спросил граф гораздо менее скептически, чем прежде.

– Я не могу утверждать того, что Эриксо жила во времена Амасиса, так как сам не живал при нем. Она таинственно явилась ко мне только в пирамиде – откуда? – я не знаю. По уверению Леербаха, это живой образ вашей дочери. Что он мне рассказывал еще в пирамиде все подробности убийства графини – в этом я могу вам поклясться. Из пирамиды нас вывела та же Эриксо. Драгоценности, которые она унесла, представляют по своей стоимости колоссальное состояние. Пойдемте! Я покажу их вам. Стоит вам только взглянуть на них – и вы тотчас убедитесь, что они относятся к глубокой древности.

Граф, как во сне, последовал за профессором, который провел его в запертую на ключ дверь. В комнате стоял большой несгораемый шкаф. Бэр открыл его и показал сначала тунику из неизвестной серебристой ткани, украшенную волшебной вышивкой; затем открыл шкатулку и разложил перед графом чудные драгоценности, древность которых не подлежала сомнению.

Расстроенный граф сел, нервно сжав голову руками, и задумался. Затем, выпрямившись, сказал спокойно и решительно:

– Простите, господа, мои сомнения и недоверие, но ведь я сам присутствовал при погребении моей единственной дочери! Доктора уверили меня, что она умерла от разрыва сердца. И вдруг, неизвестно откуда, является какая–то женщина с чертами Tea – и мне говорят вот твоя дочь! Есть от чего сойти с ума! Тем не менее, все, что случилось, слишком близко касается меня, а ваша порядочность и авторитетность придают вашему рассказу достаточно много веса, чтобы я не употребил всех усилий открыть истину. И горе Аменхотепу, если я приду к убеждению, что он совершил это преступление! Не только из подземелий пирамиды, но из самых недр земли достану я его и отомщу за мои страдания и за то, что он избрал моего ребенка жертвой своего дьявольского колдовства.

Граф встал, грозно потрясая сжатым кулаком. Успокоившись, он продолжал:

– Теперь мне нужны только две вещи. Во–первых, чтобы эта молодая женщина, которую вы называете Эриксо, написала и запечатала в конверт последние слова и имя, произнесенные моей умирающей женой: мы с Tea одни были при этом. Только один Господь и мы знаем эти слова, касающиеся одной, тщательно хранимой, семейной тайны. Во–вторых, я прошу вас обоих придти сегодня вечером ко мне в замок. Вы будете сопровождать меня в склеп и поможете осмотреть тело моей дочери. Я хочу убедиться, существует ли на месте сердца знак, о котором говорит Леербах, и который должен служить печатью этого оккультного преступления.

Получив их согласие, граф удалился, объявив, что в настоящую минуту ему необходимы тишина и одиночество.

По уходе графа Ричард прошел к Эриксо. Она была страшно взволнована; глаза ее были красны. Когда он передал ей требование отца, она сначала отказалась наотрез.

– Пусть он оставит меня в покое! Ничего не хочу я ему доказывать, – сказала она.

Леербах стал убеждать ее, выставляя на вид, насколько естественна и извинительна недоверчивость графа.

Наконец, Эриксо успокоилась, взяла лист почтовой бумаги, написала на нем несколько слов и запечатала в конверт. Передав письмо жениху, она попросила его оставить ее одну.