Онлайн книга «13 несчастий Геракла»
В Глафире словно сидело два человека. Один — светлая, радостная личность, любившая запечатлевать животных, другой — мрачный субъект, предпочитавший писать темными красками всякие гадости. Но Петр Фадеевич старательно делал вид, что не замечает шизофренического раздвоения личности супруги. Он сумел организовать ее выставку. Глафира продала пару полотен и почувствовала себя счастливой. Психиатры только качали головами. — Кто бы мог подумать, — не удержался однажды профессор Кох, наблюдавший Глафиру, — ведь процесс необратимый, а ваша жена прямо переродилась. Услыхав эти недоуменные слова светила, суеверный Петр Фадеевич сплюнул и перекрестился: он очень боялся, что супругу сглазят. В течение пяти лет Глафира казалась совершенно нормальной, может, чуть слишком экзальтированной дамой, но потом неожиданно случилось несчастье. Ровно полгода Глафира писала свой портрет, однажды утром она мрачно сообщила мужу: — Картина закончена. — Ну-ка, — засуетился Петр Фадеевич, — покажи мне ее скорей! Жена провела его к себе. Петр Фадеевич принялся нахваливать автопортрет супруги в роскошном сером платье. Когда фонтан восторженных слов иссяк, художница сурово заявила: — Теперь я вижу: вещь недописана! — Что ты, душечка, — залебезил несчастный Петр Фадеевич, — потрясающее полотно, лучшая твоя работа, многие умерли, не создав ничего подобного. — Значит, полагаешь, я могу со спокойной душой сойти в могилу? — криво усмехнулась жена. — Ну и ерунда взбрела тебе в голову! — испугался муж. Внезапно Глафира встала, схватила кисть, окунула ее в алую краску и поставила на холст пятно. — Что ты делаешь! — воскликнул Петр Фадеевич. — Надо немедленно стереть! — Пусть будет так! — отчеканила Глафира. — Теперь сходство полное! Петр Фадеевич только хлопал глазами, потом он увидел, что жена пришла в хорошее настроение, и тоже повеселел. Вечер провели чудесно, играли в карты и даже выпили вина. Петр Фадеевич лег спать счастливым человеком. Утром он нашел жену возле злополучного автопортрета мертвой, одетой в роскошное бальное платье серого цвета с воланчиками, рюшечками и кружавчиками. Но самое странное было то, что в шее трупа, чуть повыше ключиц, там, где на портрете виднелось красное пятно, торчали ножницы. Глафира покончила с собой самым ужасным способом. Петр Фадеевич сам едва не рехнулся, поняв, что жена задумала лишить себя жизни вчера, в тот момент, когда решила «дописать» портрет. Глафиру Анисимовну похоронили. Ее картины остались висеть на стенах, и Сережа вырос в полной уверенности, что его мать гениальная живописица. Сам он тоже баловался красками и до сих пор в редкие минуты отдыха становился к мольберту. — Понятно теперь, почему в доме нет никаких картин, кроме этих? — спросила Лариса. Я кивнул: — В общем, да. Очевидно, у Сергея Петровича просто железные нервы! — Отчего вы пришли к такому выводу? — изумилась экономка. — Ну я бы не хотел повесить у себя в доме портрет с такой мрачной историей. И это жуткое пятно! Оно совершенно не потемнело от времени! — Какое пятно? — пробормотала Лариса. — Ну вы же сами рассказали про него! На шее, у ключицы! Смотреть и вспоминать, как твоя мать покончила с собой! Бр! Согласитесь, малоприятное занятие! — Там нет никакого пятна! — подскочила экономка. Я уставился на нее в недоумении: — Но вы только что так красочно живописали семейную трагедию Кузьминских, или я чего-то не понял? Глафира Анисимовна ткнула в полотно кистью с алой краской… — Да, — перебила меня Лариса, — именно так и обстояло дело. Только Петр Фадеевич смыл растворителем свежую метку, оставил портрет без пятна. У этой истории имеется жуткое продолжение. — Какое? — осторожно спросил я. — Несколько лет автопортрет жены висел в гостиной, потом на нем неожиданно опять появилась пурпурная отметина, — замогильным шепотом продолжала экономка, — в том самом месте, где прикоснулась кисточкой несчастная Глафира. Петр Фадеевич чуть не скончался от ужаса, когда увидел пятно! Он к тому времени уже был женат во второй раз! И знаете что? — Что? — обалдело спросил я, чувствуя, как по спине отчего-то бежит дрожь. — Его новая супруга Варвара была обнаружена на следующий день мертвая, в гостиной, около картины, — зашипела экономка, — в шее бедняжки торчали ножницы. А пятно таинственным образом пропало с полотна! Я попытался улыбнуться. Когда-то в детстве мы с приятелями обожали страшилки. Перед глазами встал чердак дачи Тины Рой. Вот мы, стайка детей, мальчиков и девочек, бросаем велосипеды во дворе. На пороге появляется тетя Эстер и радушно зазывает всех пить чай. Наевшись вкусных плюшкек, мы залезаем на чердак и начинаем рассказывать безумные истории: про торт с красной розой, из которого выскакивает рука, про перчатку, которая душит своего владельца, про куклу, убивающую хозяйку, про страшное подземелье… Заканчивалась забава всегда одинаково. С громким визгом мы неслись по шаткой лестнице вниз и налетали на тетю Эстер, укоризненно качавшую головой. — Ну сколько можно заниматься глупостями, — сердито говорила она, — лучше съешьте шоколадный торт, Наташа его только что испекла. Развлекались мы подобным образом лет до четырнадцати, а потом повзрослели и перестали пугаться. Но, похоже, Лариса Викторовна осталась в глубоком детстве, потому что сейчас она с самым серьезным видом вещала: — А потом, ночью, к Петру Фадеевичу явилось привидение. Призрак Глафиры сообщил, что каждый раз, когда на портрете возникнет пятно, в дом Кузьминских явится смерть! Я постарался не рассмеяться. Дожить до седых волос и верить в такие глупости! — Кто же поведал вам сию ужасную историю? — не утерпел я. — Белла, — ответила Лариса. — И вы поверили девушке? — улыбнулся я. — Но Сергей Петрович подтвердил, правда, весьма неохотно. Сказал: «Была у нас такая неприятная семейная история, но у кого их нет?» Я помешал ложечкой кофейную гущу. — Да, захватывающее повествование, только вы перепутали немного. Пятно-то на месте. — Где? — пролепетала Лариса. |