Онлайн книга «Не бойся, я рядом»
|
– Забавно, – улыбнулась она. – По крайней мере, хочется продолжения. – Дурдомом не попахивает? Ольга посерьезнела: – Из телевизора-то сильней попахивает. Особенно из новостных программ. – Ну, это – вне конкуренции, – усмехнулся Олег. И, извиняясь, закруглил беседу: – Я тут справку для одного специалиста пишу, по психиатрии. – Святое дело, – согласилась Будина. – Не стану мешать. – И, легко поднявшись со стула, упорхнула в комнату, где сидели она, художник Василий Иванович и ответственный секретарь. А Парамонов продолжил свою исповедь-хронологию. Вставлять ли эпизод с коркой? С одной стороны – повторение предыдущего случая. С другой – сумасшествие, доведенное, если так можно сказать, до совершенства. Нет, пожалуй, надо вставить. В конце концов, Марк Вениаминович площадью текста его никак не ограничивал, не то что главред Петровский. Впрочем, его сегодняшние записки вряд ли когда будут опубликованы… Итак, история с коркой. Здесь ничего в переносном смысле. Все в прямом. Был апельсин. Его съели. От него осталась корка. Все это происходило зимой, в солнечный день, на не слишком чищенных от снега дорожках. Он шел из школы, после четвертого урока. Значит, в самый разгар дня. Слева был деревянный забор, справа – газон, по зимнему времени тоже засыпанный снегом. Олежка уже довольно большим был, думается, никак не меньше, чем в третий класс ходил. Он рос воспитанным мальчиком и, следовательно, жуя апельсин – сладкий, ярко-желтый с красными прожилочками в сочных дольках – корку держал в кулаке, глазами отыскивая урну. Не отыскал. А потому совершил то, что на его месте давно бы сделал любой другой пацан: разжал пальцы. Смятая оранжевая корка упала на снег, отпечатавшись и на белой поверхности, и на сетчатке. Точнее, она прямо в парамоновском мозгу отпечаталась. Но всплыла не сразу. Он уже домой пришел. Баба Паша налила полную тарелку борща. Хлопчик опять не оправдал ее надежд, отъев не более половины и категорически отказавшись от второго. Если б сказать кому, что вдруг испортило его настроение, то точно – прямая путевка в дурдом. А привиделась Парамонову все та же корка, оранжевая, яркая, чуть ли не блестящая в лучах полуденного зимнего солнца. Она коварно лежала посредине дорожки, там, где Олежка ее и бросил. Вот идет женщина, полная, может, беременная, в своих подобных видениях мальчик точных деталей не наблюдал. Вот она наступает на корку. Поскользнулась. И упала навзничь на снег. Но в отличие от подобного эпизода из бессмертного фильма «Бриллиантовая рука» – помните? «Черт побери! Черт побери, я сказал!» – здесь никому не было смешно. Потому что сломанная женщиной рука белела обнаженной костью, она то кричала, то стонала, а снег рядом с ней быстро становился красным. Нет, ровно ничего смешного не было в этой картине! Парамонов уже собрался было бежать к тому проклятому месту, как вдруг остановился. Ну нельзя же так! Он просто выбросил корку от апельсина в неположенном месте!!! И ничего больше! Нет, он не сумасшедший. Он не пойдет. Сел за стол, достал учебник. А на корку в его воображении тем временем наступил мальчишка, бежавший по каким-то своим мальчишечьим делам. И примерно с теми же последствиями. Потом – их учительница, Мария Васильевна. Его любимая учительница, кстати, веселая и добрая. Лет через двадцать, когда он все-таки попробует лечиться, он услышит интересные соображения по поводу всех этих случаев. Исследовал его голову не психиатр и не психоаналитик, а… мануальный терапевт. Который, правда, попутно запросто общался с космосом и наблюдал энергетические столбы, пронизывающие человеческие тела. Так вот, он выдвинул теорию, поразившую Парамонова своей гениальной простотой. – У вас удивительная голова, – сказал мануальный терапевт, действительно ощупывая крепкими, как из железа, пальцами поверхность Олегова черепа. – И замечательное воображение, – продолжил он через минуту. – Но представьте теперь его в виде тройки великолепных лошадей. Крепких, сильных, буйных. А ямщик то спит, то пьян. Кто-то или что-то пугнет эту тройку, запустит ее бег – и вот она уже летит, набирая и набирая скорость, уходя вразнос, не в силах не то что остановиться, но даже притормозить. Вот это и есть ваша проблема. – И вы поможете? – затаив дыхание, спросил Парамонов. – А зачем? – спросил, как отрезал, мануальный терапевт. – То, что Бог дал, не человеку убирать. Все это не зря. Отчасти Олег, хоть и был сильно разочарован, с ним согласен. Он тоже считал, что эти – более чем излишние – напряжения даны ему взамен на определенные способности. Скажем, с какой легкостью он поглощал языки! Или писал стихи, которые искренне считал гениальными: жаль, показывать никому нельзя, опять же из-за угрозы дурдома. Или он получил материальную основу своей жизни, палец о палец не ударив. Это ведь тоже должно пойти в зачет! Но вернемся к истории с коркой. Еще где-то с час продержался маленький Парамонов. Потом, соврав что-то бабе Паше – а как объяснить ей такую правду? – понесся-таки к треклятому месту. Увидел то, что и ожидал увидеть. Умом. Ничего он там не увидел. Поискав несколько минут – даже знакомые пацаны обратили внимание, спросили, что ищет, и предложили помощь – нашел корку. Точнее, ее остатки. Лежали метрах в трех, промороженные, припорошенные снежком. Наверное, первый же прохожий пнул, как мячик, ботинком – корка и улетела. Вот и вся история. О ней не только бабе Паше, о ней и любимому отцу не расскажешь. Но она же была. Парамонов вздохнул. Что ж, похоже, он «кололся» перед Марком Вениаминовичем по полной программе. Тут опять заглянула Ольга: – Парамоша, а я «Стучалки» прочитала. И «Жралки» тоже. И «Ненормативки». Смешно. – О господи! Они-то к тебе как попали? – Ты их случайно, наверное, подцепил, когда рассказы пересылал. |