Книга Ради тебя одной, страница 92 – Иосиф Гольман

В итоге они на трех машинах – Глинский не любил ни поезда, ни самолеты – за неполные сутки добрались до своего временного пристанища. Санаторий тоже подобрал Кузьма, после своих тюремных университетов знавший и ценивший настоящий комфорт и уют.

В столице они, конечно, нанесли пару-тройку необходимых визитов. Но все же главной целью Глинского была беседа с настоятелем, а того в Москве пока не было: отъехал в краткосрочную командировку. Решив его дождаться, Глинский целыми днями читал богословские книги, восстанавливая и расширяя необходимые познания, а вечерами гулял по санаторскому то ли парку, то ли лесу, иногда – один, иногда – с Кузьмой.

Кузьмин был счастлив, что его другу нравится выбранное им место. Но его тревожило не ускользнувшее от внимательного взгляда увлечение религией. Конечно, оно нисколько не удивило Виктора: Глинский был религиозен всю жизнь. Но здесь процесс пошел, по мнению Кузьмина, уже неуправляемо. «Надо было грохнуть этого попа из Мерефы», – не раз мелькала в мозгу кощунственная мысль. Но сейчас – и это было очевидно – поезд уже ушел. А потому контрпропаганда велась Кузьминым тоньше.

– Ты посмотри на себя, – все чаще говорил он другу. – Ты же молодой мужик! В полном соку! А Вадька – еще совсем пацан! Тебе нужна баба. Ему – мать! Посмотри вокруг! Сколько красивых девок! И кто тебе откажет?

Глинский отшучивался, но слова Кузьмы на него действовали. Во-первых, он действительно был крепким здоровым мужиком с отнюдь не усмиренной плотью. И связи после смерти жены у него были. Хотя потом каждый раз он чувствовал себя плохо, как будто изменял своей Лене. Во-вторых, мальчик без матери действительно воспитывался однобоко. И наконец, он опасался, что, приняв сан или тем более постриг, не выдержит обета целомудрия. Или выдержит, но воздержание отберет у него слишком много душевных сил, необходимых совсем для другого. И в то же время Глинскому хотелось радикального изменения жизни.

Вот эти противоречия и отравляли его спокойствие. И ему жизненно важно было поговорить со своим духовником.

– Вон ты где шатаешься! – Навстречу одиноко бродившему Глинскому быстрой раскачивающейся – блатной! – походочкой выскочил Кузьмин. «Одиноко бродившему» – это, конечно, преувеличение: и спереди, и сзади, стараясь лишний раз не попадаться на глаза, топали как минимум два вооруженных охранника.

– Давай бродить вместе, – благодушно ответил Глинский. Присутствие старого друга ему не мешало – тот умел молчать.

– Не-а, – по-мальчишески мотнул головой Кузьма. – Ты забыл? Мы сегодня развлекаемся!

Глинский, вспомнив, болезненно поморщился: очередной «нужный» мужик, плутовато ухмыляясь, в кулуарах Думы познакомил их с неким господином Вепревым, предварительно объяснив, что в ресторанчике этого самого господина можно очень и очень хорошо отдохнуть. Весело и безопасно.

– А по телевизору потом не покажут? – ухмыльнулся Кузьмин.

– Избави нас господи всемогущий! – чуть не перекрестился плутоватый мужик, видимо, представив себе собственное изображение на голубом экране. – Это невозможно.

Глинского всегда раздражало употребление имени Всевышнего без надобности или, еще хуже, в подобном контексте. Но – промолчал. А Кузьмин взял предложенную визитку и еще вчера с господином Вепревым созвонился. И Николай Мефодьевич, чтобы не спорить, дал согласие. Тем более что ресторанчик оказался совсем поблизости от санатория. И потом – никто ж не заставит его совершать то, чего он сам не захочет?

На сем и порешили. После чего Глинский немедленно забыл о договоренности. А вот Кузьмин, как оказалось, помнил. И пришел сюда, чтобы заставить его сменить чудесный вечерний лес на экскурсию в явно не богоугодное заведение.

Конечно, можно было бы жестко отказаться. Но Николай Мефодьевич не хотел обижать друга, искренне пытавшегося его развеять и развеселить. Да и, может, действительно лучше проверить себя до принятия решения? Ведь после будет поздно…

Бар имел игривое название «Зеленая змея» и сразу не понравился Глинскому. Пока Кузьмин, сам севший за руль, сдавал задом тяжелый «Мерседес», Николай предложил ему сменить место вечеринки.

– Да ты еще внутри не был, – урезонил друга Виктор. – Может, это только снаружи. Да и снаружи, кстати, неплохо, – залюбовался он игрой зеленых оттенков.

Из подъезда на снег выскочил в одном костюме высокий мужик, явно их встречающий.

– Вепрев, наверное, – предположил Кузьмин. Глинский сник: теперь отступать было и в самом деле неудобно. И вылез из «мерса».

– Здравствуйте, уважаемые гости, – радушно приветствовал их встречающий. Константин был наслышан о быстро растущих новых уральских олигархах, активно подминающих под себя узкий, но стратегически важный сектор металлургического рынка. И собирался сделать все, чтобы эти серьезные парни стали его если не друзьями, то – клиентами.

– Здравствуй, коли не шутишь, – пробурчал Кузьмин. Он не любил, когда ему широко улыбались незнакомые люди. По его опыту, так чаще всего поступали кумы [8] в новых зонах, где Кузьму еще не знали и лелеяли глупые надежды сделать из него козу [9] .

Вепрев, смущенный холодным тоном, не сразу убрал улыбку:

– Я уверен, вам здесь понравится.

– А что тут есть? – спросил Кузьмин.

– Все, что захотите, – отчеканил хозяин. – Бильярд, бассейн, сауна, мини-кинотеатр. Внизу – стриптиз.

– Только внизу? – ухмыльнулся требовательный гость.

– Нет, конечно. Где захотите. Можно в кабинетах, можно в бассейне. Девушки на любой вкус. Проституток нет.

– А что ж у вас – монашки работают? – хохотнул Кузьмин и осекся, увидев недовольное лицо Глинского.

«Тяжело ему со мной, – вдруг подумал Глинский о своем друге. – Надо же, какие мы разные! А ведь не разорвешь…»

– Монашки не монашки, но все девушки с образованием и умеют держать язык за зубами. Некоторые – замужем. На стороне – никакого приработка. Это жесткое условие.

– И выполняют? – ухмыльнулся Кузьма.

– Да, – вежливо ответил Вепрев. – Девушки вполне довольны своей работой: никакой опасности, деньги немалые, а гости – воспитанные.

– Ты воспитанный, Кузьма? – спросил Глинский.

– Мы с тобой вместе воспитывались, – огрызнулся тот, слегка на друга обидевшись. Ведь все для него делает, а тот нос воротит!

– Ты прав, Витек, – вдруг тепло сказал Глинский. – Мы с тобой действительно вместе. – И обнял его своей могучей дланью за худощавые плечи. Как когда-то в детдоме.

У Кузьмы чуть слезы не навернулись. Ведь больше ему ничего и не надо. Собственной семьи у него нет. Даже дома нет – номер в заводской гостинице держит. Правда – огромный, из трех скроенный. Детей тоже нет, кроме «общего» Вадьки. Вот и выходит, что Глинский для него – и дом, и семья, и работа.