Книга Дочь регента, страница 28 – Александр Дюма

Герцог Орлеанский открыл глаза и увидел Дюбуа; надеясь отделаться от него грубостями, к которым его министр так привык, что они на него не действовали, он произнес:

— А, это ты, аббат? Убирайся к черту! — отозвался он и повернулся лицом к стене.

— Ваше высочество, я как раз от него, но ему было недосуг меня принять, и он меня отослал к вам.

— Оставь меня в покое, я устал.

— Еще бы, ночь была бурная, не так ли?

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил герцог, повернув голову к Дюбуа.

— Я хочу сказать, что для человека, который назначает свидания на семь часов утра, вы ночью занимались тяжелой работой.

— Я назначил тебе свидание на семь утра, аббат?

— Да, монсеньер, вчера утром перед отъездом в Сен-Жермен.

— Верно, черт возьми! — сказал регент.

— Монсеньер еще не знал, что ночь для него будет столь утомительной.

— Утомительной? Я встал из-за стола в семь часов.

— Да, но потом?

— Ну и что потом?

— Вы хоть довольны, монсеньер, и стоила ли эта юная особа вашей поездки?

— Какой поездки?

— Той самой, которую монсеньер предпринял вчера вечером после обеда, встав из-за стола в семь часов.

— Послушать тебя, так приехать из Сен-Жермена сюда — тяжкий труд.

— Монсеньер прав, от Сен-Жермена до Пале-Рояля шаг, но есть способ удлинить поездку.

— Какой?

— Поехать через Рамбуйе.

— Ты бредишь, аббат.

— Пусть брежу, монсеньер, тогда я расскажу вам свой бред, и это докажет вашему высочеству, что я занимаюсь вами и в бреду.

— Опять какая-нибудь новая дурацкая шутка!

— Вовсе нет, я видел в бреду, что монсеньер затравил оленя на перекрестке Трейаж, и олень, как и следует воспитанному животному из хорошего дома, любезно заставил гоняться за собой на площади в четыре квадратных мили, после чего отправился в Шамбурси, где его и взяли.

— До сих пор твой бред весьма правдоподобен. Продолжай, аббат, продолжай.

— После этого монсеньер вернулся в Сен-Жермен, сел за стол в половине шестого и приказал, чтобы к половине восьмого его карета без герба была приготовлена и запряжена четвериком.

— Дальше. Неплохо, аббат, неплохо.

— В половине восьмого монсеньер действительно отпустил всю свиту, кроме Лафара, с которым он сел в карету. Так, монсеньер?

— Продолжай, продолжай!

— Карета отправилась к Рамбуйе, куда и прибыла без четверти десять, но у въезда в город она остановилась, монсеньер вышел, ему подвели коня, который его ждал, и Лафар продолжил свой путь к гостинице «Королевский тигр», а монсеньер сопровождал его в качестве доезжачего.

— Вот тут в твоих снах начинается некоторая путаница, да?

— Да нет, монсеньер, сон довольно отчетлив.

— Ну что же, тогда продолжай.

— Так вот, пока этот Лафар делал вид, что ест скверный ужин, который ему подавали, величая его «превосходительством», монсеньер передал лошадь пажу и пошел в маленький флигель.

— Ты демон! Где же ты прятался?

— Я, монсеньер, никуда не выходил из Пале-Рояля и спал, как сурок, и доказательство тому — сон, который я вам рассказываю.

— И что же было во флигеле?

— Вначале в дверях появилась ужасная дуэнья, длинная, желтая, иссохшая.

— Дюбуа, я тебя препоручу Дерош, и можешь быть спокоен, стоит ей только тебя увидеть, как она тебе выцарапает глаза.

— Потом вы прошли внутрь… Ах, черт, вы прошли внутрь…

— А вот этого, бедный мой аббат, ты не мог видеть, даже во сне.

— Да что вы! Монсеньер, вы бы отняли у меня, надеюсь на это ради вас же, мои пятьсот тысяч ливров на секретную полицию, если бы с их помощью я не мог видеть, что происходит внутри.

— Прекрасно, ну и что же ты увидел?

— Ей-ей, монсеньер, прелестную бретоночку лет шестнадцати-семнадцати, хорошенькую, как ангелочек, и даже лучше, которая прибыла прямиком от клисонских августинок, а до Рамбуйе ее сопровождала старая добрая монахиня, но от ее стеснительного присутствия тут же избавились, ведь так?

— Дюбуа, мне часто приходило в голову, что ты дьявол, который принял облик аббата, чтобы меня погубить.

— Чтобы спасти вас, монсеньер, говорю вам, чтобы спасти вас!

— Чтобы меня спасти! А я этого и не подозревал!

— Ну так как, — продолжал Дюбуа с дьявольской улыбкой, — довольны вы малюткой, монсеньер?

— В восторге, Дюбуа, она прелестна!

— Богом клянусь! Вам так издалека ее привезли, что, окажись она хуже, вы могли бы счесть себя обворованным.

Регент нахмурил брови, но при мысли о том, что дальнейшее Дюбуа полностью неизвестно, перестал хмуриться и улыбнулся.

— Да, Дюбуа, ты воистину великий человек.

— Ах, монсеньер, только вы один еще в этом сомневаетесь, и тем не менее вы ко мне неблагосклонны.

— К тебе?!

— Без сомнения, вы от меня скрываете свои любовные похождения.

— Ну не сердись, Дюбуа.

— Но ведь есть за что все же, монсеньер, согласитесь.

— Почему?

— Да потому что я, честное слово, нашел бы девицу не хуже, а может быть, и лучше. Какого черта вы мне не сказали, что вам нужно бретонку? Вам бы ее привезли, монсеньер, привезли бы!

— Правда?

— Ох, Господи, конечно, я нашел бы их пять на грош, этих бретонок!

— Вот таких?

— И получше даже!

— Аббат!

— Черт возьми! Прекрасное дельце вы сделали!

— Господин Дюбуа!

— Думаете, наверное, что добыли сокровище?

— Потише, потише!

— Если бы вы знали, кто такая ваша бретонка, с кем вы связались!

— Прошу тебя, аббат, не шути.

— О, ваше высочество, вы, действительно, меня огорчаете.

— Что ты хочешь сказать?

— Вас пленяет внешность, одна ночь опьяняет вас, как школьника, и на следующий день уже никто не может сравниться с новой знакомой. Что ж она, эта девчушка, уж так хороша?

— Очаровательна!

— А уж примерная! Сама добродетель! Ведь вам ее нашли одну такую из сотни?

— Все в точности так, как ты говоришь, мой дорогой.

— Так вот, монсеньер, заявляю вам, что вы погибли.

— Я?

— Вот: ваша бретонка просто наглая девка.