Книга Дочь регента, страница 75 – Александр Дюма

— Эгей, шевалье! — позвал он; Дюмениль ответил. — Так я там был!

— И что?

— Ну, я встретил если не друга, то, по крайней мере, знакомого.

— Нового узника?

— Думаю, сидит он с того же времени, что и я.

— А как его зовут?

— Капитан Ла Жонкьер.

— Постойте-ка!

— Вы его знаете?

— Ну да!

— Тогда окажите мне великую услугу, скажите, что он такое?

— О, он яростный враг регента!

— Вы уверены?

— Ну а как же! Он участвовал в нашем заговоре, но вышел из него, потому что мы хотели регента похитить, а не убить.

— Так он стоял…

— За убийство.

— Да, все сходится, — прошептал Гастон. — Значит, — продолжал он громко, — этому человеку можно доверять?

— Если это тот, о котором я слышал. Он жил на улице Бурдоне, в «Бочке Амура».

— Совершенно верно, это он.

— Тогда это надежный человек.

— Тем лучше, — сказал Гастон, — потому что в руках этого человека жизнь четырех храбрых дворян.

— И вы один из них, не так ли? — спросил Дюмениль.

— Ошибаетесь, — ответил Гастон, — себя я из этого числа исключил, для меня, кажется, все кончено.

— Как все кончено?

— Да, я осужден.

— На что?

— На смерть.

Собеседники на секунду замолчали.

— Это невозможно! — первым прервал молчание Дюмениль.

— Почему же невозможно?

— Потому что, если я правильно понял, ваше дело связано с нашим, ведь так?

— Да, оно следствие вашего.

— Ну, а…

— Так что?

— Ведь с нашим делом все пока хорошо, и с вашим не может быть плохо.

— А кто вам сказал, что с вашим делом все хорошо?

— Послушайте, мой дорогой сосед, от вас, согласившегося стать нашим посредником, у нас больше нет тайн.

— Слушаю, — сказал Гастон.

— Вот что мадемуазель де Лонэ написала мне вчера. Она прогуливалась с Мезон-Ружем, который, как вы знаете, в нее влюблен, а мы оба над ним смеемся, но от него это скрываем, потому что он нам очень полезен, а поскольку она, под предлогом болезни, как и вы, просила позвать ей врача, то Мезон Руж предупредил ее, что врач Бастилии к ее услугам. Так вот, надо сказать, что мы знаем, и довольно близко, этого тюремного врача по фамилии Эрман. Правда, она не надеялась выяснить у него что-либо существенное, потому что это очень робкий от природы человек. Он пришел в сад, где она гуляла, чтобы прямо там дать ей консультацию, и сказал: «Надейтесь!» В устах другого человека это слово мало что значит, но в устах Эрмана оно значит много. Следовательно, раз мы можем надеяться, то и вам бояться нечего, потому что наши дела тесно связаны.

— Однако, — сказал Гастон, которому все это казалось весьма смутным, — Ла Жонкьер, как мне показалось, был уверен в том, что говорил.

В эту минуту Помпадур постучал снизу ручкой метлы.

— Прошу прощения, — сказал Гастон Дюменилю, — меня зовет маркиз, может быть, у него есть для меня какие-нибудь новости.

И Гастон побежал к дыре в полу и несколькими ударами ножа расширил ее.

— Шевалье, — сказал Помпадур, — спросите у Дюмениля, не узнал ли он чего-нибудь нового от мадемуазель де Лонэ.

— О ком?

— Об одном из нас. Я уловил несколько слов, когда старший надзиратель и комендант разговаривали у моих дверей, кто-то из них сказал: «Приговорен к смерти!»

Гастон вздрогнул.

— Успокойтесь, маркиз, — сказал он, — я имею все основания предполагать, что речь шла обо мне.

— О черт! Дорогой шевалье, меня это вовсе не успокаивает. Во-первых, потому что теперь мы знакомы, а в тюрьме быстро становятся друзьями, и я был бы в отчаянии, если бы с вами что-то случилось, а во-вторых, потому, что если с вами что-то произойдет, то это может произойти и с нами, ввиду сходства наших дел.

— А вы полагаете, что мадемуазель де Лонэ может разрешить наши сомнения? — спросил Гастон.

— Конечно, ведь ее окна выходят на Арсенал.

— Ну и что?

— Как что? Если бы там сегодня произошло что-то новое, она обязательно бы это увидела.

— Да, верно, — прервал его Гастон, — а вот и она стучит. И действительно, мадемуазель де Лонэ два раза стукнула в потолок, что означало: «Внимание!»

Гастон ответил мадемуазель де Лонэ одним ударом, что означало: «Слушаю!» Потом он подбежал к окну. Через секунду спустилась веревка с письмом. Гастон притянул к себе веревку, отцепил письмо и побежал к дыре в полу.

— Ну что? — спросил маркиз.

— Письмо, — ответил Гастон.

— И что в нем?

— Не знаю, я сейчас передам его Дюменилю, и он мне скажет.

— Поспешите!

— Черт возьми, — сказал Гастон, — сами понимаете, я не меньше спешу, чем вы.

И он побежал к камину.

— Шнурок! — крикнул он.

— У вас письмо? — спросил Дюмениль.

— Да. Свет у вас есть?

— Только что зажег.

— Тогда скорее спускайте шнурок.

— Держите.

Гастон привязал письмо, и шнурок взвился вверх.

— Письмо не мне, а вам, — сказал Дюмениль.

— Неважно, читайте. Вы мне расскажете, что там; у меня нет света, а пока вы мне его спускаете, мы потеряем много времени.

— Вы позволите?

— Черт возьми!

Минуту было тихо.

— Ну что? — спросил Гастон.

— Вот черт! — произнес Дюмениль.

— Что, плохие новости?

— Проклятье! Судите сами.

И Дюмениль прочел:

«Дорогой сосед!

Сегодня вечером в Арсенал явилась чрезвычайная судебная комиссия: я узнала ливрею д’Аржансона. Скоро мы узнаем больше, потому что ко мне придет врач.

Передайте от меня тысячу приветов Дюменилю».

— Да, именно это мне сказал Ла Жонкьер, — произнес Гастон. — Чрезвычайная комиссия! Это разбирали мое дело.

— Ба, шевалье, — ответил Дюмениль, безуспешно пытаясь придать своему голосу уверенность, — думаю, вы зря беспокоитесь заранее.

— Нет, я знаю, в чем тут дело, а пока — слышите?

— Что?

— Сюда идут! Тише!

И Гастон поспешно отошел от камина.