Книга Пустой дом, страница 12 – Розамунда Пилчер

— А как твоя мать?

В его голосе не было никакого выражения, при всем желании она не смогла заметить в нем ни неодобрительности, ни сарказма.

— Она умерла, Юстас. Через несколько лет после того, как мы с Энтони поженились, мама сильно заболела. Это было страшно, потому что болела она очень долго. И ухаживать за ней было трудно, потому что она жила в Лондоне, а я — в Кирктоне… Я не могла находиться при ней постоянно.

— А других родственников у нее не было?

— Нет. И это тоже было проблемой. Я навещала ее так часто, как могла, но в конце концов нам пришлось перевезти ее в Шотландию и устроить в частный санаторий в Релкирке, где она и умерла.

— Нелегко тебе пришлось.

— Да. Она была еще молода. Живительно, что происходит с тобой, когда умирает мать. Пока этого не случилось, ты все еще остаешься ребенком, — сказала Вирджиния и поспешила поправиться, — по крайней мере, я так чувствовала. Ты-то повзрослел задолго до того.

— Я не задумывался над этим, — ответил Юстас. — Но я понимаю, что ты имеешь в виду.

— В любом случае, с тех пор прошло много лет. Давай не будем говорить о грустном. Расскажи мне о себе и о миссис Томас. Знаешь, Элис Лингард сказала, что у тебя наверняка есть хорошенькая служанка или любовница, которая не против взять на себя домашнее хозяйство. Мне не терпится с ней познакомиться.

— Придется подождать. Она поехала в Пензанс навестить сестру.

— Она живет в Пенфолде?

— Да, в коттедже, примыкающем к дому. До того как мой дед купил это место, тут было три коттеджа. В них жили три семьи, хозяйствовали на нескольких акрах. Держали полдюжины коров, чтобы иметь молоко, и отправляли сыновей работать на оловянные рудники, когда нужда стучалась в двери.

— Два дня назад, — сказала Вирджиния, — я приехала в Лэнион и устроилась на холме, смотрела на комбайны, которые убирали солому и на людей, складывавших тюки в штабеля. Я подумала, возможно, ты тоже там был.

— Возможно, был.

Она сказала:

— Я думала, ты женат.

— Я не женат.

— Я знаю. Элис Лингард сказала мне.

Допив пиво, он стал доставать из выдвижного ящика ножи и вилки и раскладывать их на столе, но Вирджиния остановила его.

— Погода слишком хороша, чтобы сидеть в четырех стенах. Может, съедим твои пирожки в саду?

Юстас выглядел удивленным, однако сказал:

— Ладно, — и вытащил корзинку, в которую уложил приборы, тарелки, солонку, перечницу и стаканы, а потом достал из духовки пышущие жаром пирожки и, наклонив противень, дал им соскользнуть на большое керамическое блюдо в цветочек, после чего они вышли через боковую дверь в освещенный солнцем заросший палисадник. Траву давно нужно было подстричь, но клумбы бушевали яркими и неприхотливыми сельскими цветами, а на веревке жизнерадостно полоскались на ветру белоснежные наволочки и простыни.

Садовой мебели у Юстаса не было, поэтому они уселись прямо на газон, из которого кое-где поднимались ромашки и подорожники, и расставили вокруг себя посуду.

Пирожки оказались гигантских размеров, так что Вирджиния осилила только половину и с ужасом взирала на остатки, пока Юстас, опираясь на локоть, приканчивал свой.

Она сказала:

— Не смогу проглотить больше ни крошки, — и отдала ему остаток пирога, который он безмятежно отправил в рот. Пережевывая тесто и картофельную начинку, он произнес:

— Не будь я так голоден, я бы заставил тебя доесть все до конца, чтобы ты хоть чуть-чуть поправилась.

— Но я не хочу поправляться.

— Ты слишком худая. Ты и всегда была тоненькой, но сейчас выглядишь так, словно тебя унесет первым же порывом ветра. И ты обрезала волосы. Они были длинные, до пояса, и развевались на ветру.

Он протянул руку и обхватил ее запястье большим и указательным пальцами.

— От тебя остались кожа да кости.

— Наверное, все дело в той простуде.

— Я-то думал, ты стала толстухой после стольких лет поедания овсянки, копченой селедки и фаршированных рубцов.

— Ты хочешь сказать, что в Шотландии питаются только этим?

— Мне так рассказывали.

Он выпустил ее запястье и снова принялся за пирог, а потом начал собирать тарелки в корзину, чтобы отнести обратно на кухню. Вирджиния попыталась было ему помочь, однако он приказал ей оставаться на месте, так что она подчинилась, растянулась на траве и стала рассматривать серую крышу амбара с примостившимися на ней морскими чайками и гонимые ветром кудрявые белые облачка, которые наплывали с моря по головокружительной небесной голубизне.

Юстас вернулся с сигаретами, парой зеленых яблок и термосом с чаем. Вирджиния так и лежала на траве, поэтому он бросил ей яблоко, и она поймала его, а он уселся с ней рядом и стал отвинчивать крышку термоса.

— Расскажи мне про Шотландию.

Вирджиния повертела яблоко, гладкое и прохладное, в ладонях.

— Что тебе рассказать?

— Чем занимался твой муж?

— Что ты имеешь в виду?

— Он работал?

— Не совсем. Не с девяти до пяти. Но ему досталось это поместье…

— Кирктон?

— Да, Кирктон, от дяди. Большой величественный дом, около тысячи акров земли; после того как мы привели дом в порядок, он большую часть времени занимался хозяйством. Выращивал деревья, ухаживал за поместьем… ну, не своими руками, конечно… я имею в виду, у него был управляющий, жил в фермерском доме. Мистер Макгрегор. Собственно, он делал большую часть работы, но Энтони тоже всегда находил себе занятие. Я хочу сказать, — слабым голосом закончила она, — он умел как-то заполнять свое время.

В сезон охотился пять дней в неделю, рыбачил и играл в гольф. Ездил на скачки, каждую зиму на пару месяцев отправлялся в Сент-Мориц. Не было смысла описывать образ жизни такого человека, как Энтони Кейли, такому человеку, как Юстас Филипс. Они принадлежали разным мирам.

— А что делается в Кирктоне сейчас?

— Я же сказала, за ним следит управляющий.

— А дом?

— Стоит пустой. Правда, мебель осталась на месте, но там никто не живет.

— И ты собираешься вернуться в этот пустой дом?

— Собираюсь. Когда-нибудь.

— А как насчет детей?

— Они в Лондоне, с матерью Энтони.

— Но почему они не с тобой? — спросил Юстас без критики, но заинтересованно, словно ему любопытно было узнать.

— Мы решили, что мне будет полезно отдохнуть самой по себе. Элис Лингард прислала письмо и пригласила меня приехать, мы все обсудили, и вот я здесь.

— А почему ты не привезла детей?