Книга Голоса лета, страница 60 – Розамунда Пилчер

Светлело. Деревни, стоявшие по обеим сторонам от автострады, по которой он мчался, постепенно просыпались, оживали. К тому времени, когда он добрался до Девона, уже начали звонить церковные колокола. К тому времени, когда он переехал по мосту через реку Тамар, солнце уже поднялось высоко, а по дорогам во все стороны двигались воскресные потоки машин: все спешили кто куда.

Мили проносились почти незаметно. Шестьдесят, пятьдесят, сорок миль до Тременхира. Он достиг вершины возвышенности, и дорога потянулась вниз — к северным эстуариям, к песчаным дюнам, к морю. Он видел небольшие холмы, увенчанные монолитами и гранитными пирамидами, которые стояли там с сотворения мира. Дорога резко повернула на юг, к солнцу. Он увидел другое море — море, покрытое рябью солнечных бликов. Увидел яхты — должно быть, регата, — узкие пляжи с шумными счастливыми отдыхающими.

Поворот на Пенварлоу. Он покатил вверх по холму, по знакомым узким дорогам, в мгновение ока проехал через деревню, свернул в такие знакомые ворота.

Половина первого.

Ее он увидел сразу. Она сидела, подтянув ноги к подбородку, на ступеньках парадного входа Тременхира. Ждала его. Интересно, давно она так сидит? Он остановился, заглушил мотор. Она медленно поднялась на ноги.

Он отстегнул ремень безопасности, вышел из машины и встал у открытой дверцы, глядя на нее. Друг от друга их отделяло небольшое расстояние. Он увидел ее прекрасные серые глаза — лучшее, что досталось ей от матери. Она выросла, превратилась в высокую длинноногую девушку, но не изменилась. Ее волосы, некогда длинные и темные, теперь были короткими и выгоревшими, приобрели соломенный оттенок. Но она не изменилась.

— Не прошло и полгода, — промолвила она.

Жесткость этих слов нивелировала дрожь в ее голосе. Он захлопнул машину и раскрыл объятия.

— Папа! — воскликнула его дочь, бросаясь к нему. Она расплакалась у него на груди.

Позже он пошел наверх искать жену. Она была в их спальне. Сидела за туалетным столиком, расчесывая волосы. В комнате было прибрано, свежо, постель заправлена. Корзину Люси уже унесли. Их взгляды встретились в зеркале.

— Дорогой.

Она выронила щетку, повернулась и упала ему в объятия. Он поднял ее на ноги, и они долго стояли в тесной близости. Держа в объятиях хрупкую фигурку жены, он чувствовал биение ее сердца. Он поцеловал ее душистые волосы, погладил.

— Лора, родная моя.

— Я специально не пошла вниз, — глухо произнесла она ему в плечо. — Хотела, чтоб сначала ты увиделся с Габриэлой. Чтобы она первая встретилась с тобой.

— Она меня ждала, — сказал он. — Сожалею, что так случилось с Люси.

Он почувствовал, как она мотнула головой, молча, не желая говорить о трагедии из опасения, что не выдержит и заплачет.

Он не сказал: «Я куплю тебе другую», ибо это было бы все равно что сказать убитой горем матери: «Я куплю тебе другого ребенка». Для Лоры другой такой никогда не будет. Быть может, со временем у нее появится новый щенок, но это не будет вторая Люси.

Через несколько минут он бережно отстранил ее от себя, посмотрел ей в лицо. Она загорела, больной уже не казалась, но вид у нее был печальный. Он заключил в ладони ее лицо, большими пальцами водя по темным кругам под ее глазами, будто пытался стереть эти отметины.

— Ты говорил с Габриэлой? — спросила она.

— Да.

— Она тебе сказала?

— Да.

— Про ребенка? — Он кивнул. — Она ведь приехала к тебе, Алек. Вернулась домой, чтобы быть с тобой.

— Знаю.

— Пусть живет с нами, ладно?

— Конечно.

— Ей пришлось нелегко.

— Все плохое она пережила.

— Она — чудный человек.

Он улыбнулся.

— О тебе она сказала то же самое.

— Ты никогда не говорил о ней, Алек. Почему ты никогда не говорил со мной о Габриэле?

— Тебя это сильно беспокоило?

— Да. Из-за этого я чувствовала себя посторонней. Мне казалось, ты думал, будто я недостаточно тебя люблю. Будто я не очень сильно тебя люблю, и поэтому ты не хочешь, чтобы Габриэла была частью нашей совместной жизни.

Он задумался над ее словами. Сказал:

— Это трудно объяснить. Давай присядем… — Взяв Лору за руку, он подвел ее к старому дивану у окна. Сел в уголке, усадил Лору рядом, не выпуская ее руки. — Постарайся меня понять. Я не говорил о Габриэле отчасти потому, что считал, что это несправедливо по отношению к тебе. С Эрикой мы давно расстались, и Габриэла уехала, оставила меня. Честно говоря, к тому времени как мы поженились, я уже потерял всякую надежду увидеться с ней снова. И я просто не мог говорить о ней. Не мог, и все. Расставание с ней, ее отъезд… Это было самое страшное событие в моей жизни. С тех пор я гнал это воспоминание, похоронил его глубоко в душе, будто убрал в коробку и плотно закрыл крышку. Только так я мог жить дальше.

— Но теперь-то крышку можно открыть.

— Габриэла сама ее открыла. Сбежала. Освободилась. Вернулась домой.

— О Алек.

Он поцеловал ее. Сказал:

— Знаешь, мне так тебя не хватало. Тебя не было со мной, и для меня Гленшандра утратила свое очарование. Я с нетерпением ждал окончания отпуска, чтобы вернуться домой, к тебе. А в Нью-Йорке мне все казалось, что я вижу тебя всюду — в ресторанах, на тротуарах. Я смотрел, девушки оборачивались, и я видел, что они ничуть не похожи на тебя, что у меня просто разыгралось воображение.

— Ничего, что ты уехал из Нью-Йорка, не закончив свои дела? Когда… Люси умерла, я сказала Джеральду, что ты мне нужен, но у меня и в мыслях не было, что он вызовет тебя сюда.

— В Нью-Йорке остался Том. Он вполне справится и без меня.

— Ты получил мое письмо?

Он покачал головой.

— А ты, значит, мне написала?

— Да, только оно все равно не успело бы дойти. В нем я выразила свое сожаление, что не поехала с тобой.

— Я не обиделся.

— Не люблю общаться по телефону.

— Я тоже. Пользуюсь ими все время, но если нужно поговорить по душам, телефон не подойдет.

— Алек, дело не в том, что я не хотела лететь за океан или чувствовала себя не совсем окрепшей. Просто… Я не могла… — Она помедлила, а потом выпалила: — Как представила, что мне целую неделю придется торчать в Нью-Йорке в обществе Дафны Боулдерстоун… Это было выше моих сил.

На секунду Алек опешил, а потом расхохотался.

— Я думал, ты собиралась признаться в чем-то ужасном.

— А это разве не ужасно?

— Что ты терпеть не можешь Дафну Боулдерстоун? Дорогая, так она всех напрягает. Даже собственного мужа. Она кого хочешь с ума сведет…