Онлайн книга «После любви»
|
Бармен похож на актера Шона Коннери. Сходство так велико, что на мгновение мне кажется – это и есть Шон Коннери. Собственной персоной. Нисколько не постаревший со времен своего позднего Бонда Шон, зачем-то бросивший и Голливуд, и Эдинбург и устроившийся работать в вонючей парижской забегаловке… т-сс… ша! никакая это не забегаловка. Это… Это… Это – «Cannoe Rose». Место, в которое я так стремилась попасть, куда бы добралась рано или поздно – просто потому, что в Этом городе ты всегда оказываешься там, где должен оказаться. Случайных адресов в Этом городе не бывает. – Я – не он, – неожиданно говорит бармен, обнажая в улыбке белые (на тон светлее волос) и странно молодые зубы. – Простите? – Я – не он. Не тот актер. Вы ведь как раз об этом думали, правда? – Правда, – теперь уже я улыбаюсь бармену ответной улыбкой. – Именно об этом я и думала. – Меня вечно с ним путают. И вечно приходят на меня поглазеть. Знаете, как это бывает – один идиот увидел и сказал другому, другой сказал третьему, вот и получается круговорот дерьма в природе. А в самой середине – я. – Мне никто об этом не говорил. – Да ну? – бармен искренне удивлен. – Никто. Кофе, пожалуйста. – И чего-нибудь покрепче? – Хорошая идея. Джин у вас есть? – Найдется. – Можно закурить? Праздный вопрос, в «Cannoe Rose» курят все кому не лень – даже субтильные секретарши дымят в четыре трубы; праздный вопрос – но он способен привлечь внимание бармена, молча пододвинувшего мне пепельницу. Я вынимаю сигареты и красную картонку (она будет жить вечно!), отрываю вторую по счету спичку и подкуриваю. В совершеннейшем молчании. Вчера, когда я был молод, Вкус жизни был сладок, как дождь на моем языке, И я дразнил ее, считая дурацкой игрой, - Подобно вечернему бризу, дразнящему пламя свечи, Я перепробовал тысячу грез, Я запланировал уйму прекрасных вещей, Но все, что я построил, – стоит на зыбком песке, Просачиваясь во вчера, когда я был молод… Не самый лучший подстрочник, да что там – просто отвратительный, он рождается в моей голове внезапно и не поспевает за музыкальным автоматом; крохи ускользающего смысла – вот и все, что мне остается. Песня красива, грустна и банальна, она трогает меня по-; настоящему. Как тронула бы любая другая песня со сходным мотивом и сходными словами. Только банальности способны вызвать искреннее движение души. Время зашло за мной для оплаты вчера - Когда я был молод. – Вы как будто расстроились? – участливо спрашивает бармен, не сводя глаз с картонки в моей руке. – Нет, ничего. Просто песня… – Вы можете выбрать другую, повеселее. Всего лишь один евро – и кто-нибудь типа Сашa Дистель быстро приведет вас в хорошее расположение духа. – У вас есть Сашa Дистель? По-моему, его уже давно никто не слушает. – У нас есть все. У нас есть песни, которых еще никто никогда не ставил. Все предпочитают слушать одно и то же. Каждый день. О том, как они были молоды вчера. И о том, как невыносимо проснуться завтра, в одинокой постели, из которой только что выскользнула любовь. – Это волнует всех, ничего не поделаешь. – Точно. – Морщины на лице бармена становятся еще глубже и выразительнее. – И бороться с этим невозможно. Вот ваш кофе и ваш джин. Джин выглядит чертовски холодным, даже стакан запотел. Кофе, напротив, – обжигающий, кто из присутствующих заплатил один евро, чтобы послушать о несбывшихся мечтах и жизни, просочившейся сквозь пальцы, как песок?.. – Вы ведь не бывали здесь прежде… – Никогда не бывала. – Но у вас спички из нашего бара. Такие же, как во-он те… Не-Шон указывает взглядом на большую стеклянную емкость, стоящую на столешнице справа от него. Просто удивительно, что я не заметила ее до сих пор. А между тем она доверху наполнена красными спичечными картонками, полностью идентичными моей. – Вы же знаете, как это бывает. – Я смотрю прямо в глаза бармену, ярко-синие, удачно подобранные под цвет вельвета. – Один идиот влюбился в ваш бар и рассказал о нем другому, другой – третьему, третий – четвертому… Я была последней в списке. – Значит, спички достались вам как сувенир? – Что-то вроде того… То есть – сначала это был сувенир, а потом… – А потом? – Потом он превратился в единственную память о человеке, который был мне дорог. – Его больше нет? Студентик Мишель. Отставной горнолыжник Жюль, впоследствии оказавшийся легавым. И множество других людей, сочиняющих трагические истории, чтобы их собственное одиночество выглядело оправданным. Чтобы их собственное существование казалось не таким бессмысленным, каким оно является на самом деле. Все это множество сидит в дешевом кинотеатрике, на просмотре фильма о страстях, недоступных им, о приключениях, которые они никогда не переживали; никто не решается закурить, никто не решается выйти в туалет, пустое кресло у прохода предназначено специально для меня. Никогда. Никогда я в него не сяду. Залпом выпив джин, я дружески подмигиваю бармену: – С ним все в порядке. И со мной тоже. Просто мы давно не виделись. – Повторить? – Не дожидаясь ответа, не-Шон снова наполняет мой стакан. – Это за счет заведения. – Спасибо. – Значит, ваш друг бывал у нас? – И довольно часто. – Я знаю всех. Всех, кто заглядывает сюда чаще, чем один раз. Нас ведь довольно трудно найти… – Это точно. Случайно сюда не попадешь. – Вы его разыскиваете? – Не то чтобы я напрягала все силы в его поисках… – Но?.. – Увидеться не мешало бы. – Можете оставить ему записку. Все так делают. – Все? – Нуда. Видите деревянный щит? Палец бармена устремляется по направлению к стене, примыкающей к аквариуму. Деревянный щит расположен прямо посередине и весь увешан бумажными листками и конвертами; я вижу даже засохший цветок ириса, намертво прикрепленный к дереву. – Тот, кому нужно, обязательно подойдет, обнаружит оставленное для него послание и прочтет его. |