Книга Наследник, страница 19 – Александр Прозоров

— Дубыня, воевода мой славный. Видел я сегодня, ты расчисткой городского рва озаботился, пока мы отъезжали.

— Да, княже, — оторвался от свеклы старый воин. — Негоже ждать, пока берега оплывут. Коли ворог появится, поздно сие делать будет.

— За то тебе, Дубыня, мой поклон, — протянул ему кусок хлеба с угощением Вышемир.

— Благодарствую, княже, — поклонился воевода.

Получить особый, опричный кусок угощения из рук хозяина дома на Руси всегда считалось почетом. Не сытостью дополнительного куска, а знаком внимания и уважения.

— За Дубыню нашего давайте выпьем, други, — поднял кубок князь. — Любо мне такого воеводу иметь!

— Любо Дубыне, любо! — с готовностью подхватили дружинники.

— Кто из твоих славных витязей больше всех волков сегодня взял, брат? — обратился к княжичу Вышемир.

— Боярин Валуй отличился, княже, — повернулся к нему Святогор. — Да токмо не с нами он. К дому в городе отвернул.

— Жаль. Похвалить хотел охотника удачливого… — Вышемир поколебался, наколол еще один приметный кусок, положил на хлеб, протянул брату: — Но ведь старшим среди них был ты, брат. Тебе главная благодарность.

— Спасибо брат, за уважение, — поднялся Святогор, принял опричное угощение.

— Любо княжичу! — поднял кубок Вышемир.

— Любо! — громко подхватили гридни и князя, и его брата.

Дружинники выпили, еще перекусили. Выждав, Святогор наполнил кубок до краев, поднялся:

— Предлагаю, други мои, выпить за отца моего и князя нашего, за храброго Всеграда, ныне в чертогах самого Велеса пирующего. Пусть хоть мыслями своими он разделит наш хлеб и вино!

— За князя! За Всеграда! — обрадовались гридни Святогора. Свита Вышемира здравицу поддержала, но с меньшим восторгом.

Князь муромский за отца все же выпил, поднялся:

— Гуляйте, други. Я же детинец обойду. Воздухом свежим перед сном подышу.

Вслед за правителем из трапезной выбрался и тихий, ничем не проявившийся за столом волхв.

— Ты видел, Радогост? — оглянулся князь, едва они вышли за дверь. — Он не прикоснулся к опричному куску! Даже малого кусочка не отрезал.

— Что же с того, Вышемир? Это же пир. Наверное, уже сыт.

— От опричного куска отказаться? Коли и сыт, однако же за оскорбление хозяина сие любой сочтет! — ускорил шаг князь.

— Ты рано ушел. Может статься, он вкушает твою награду сейчас.

— Нет, волхв, — мотнул головой Вышемир, — не станет он есть мяса из моих рук. Боится Святогор. Боится, что я его отравлю! Мысли же такие лишь в том уме появляются, который сам недоброе замышляет…

Чуть не сбив в своей стремительности дворовую девку, князь вышел на крыльцо, глубоко вдохнул:

— Хорошо здесь вечером. Прохладно… — И тут же продолжил: — Скажи же, Радогост, что мне делать? Брат мой супротив меня дурные мысли носит. И я о сем тоже забыть не в силах. Что мне делать, волхв? Ты же самый мудрый в городе нашем… Ну, так скажи!

— Вот, возьми. — Радогост снял со своей шеи подвешенный на красном шнуре деревянный диск, на котором множество змей бились вокруг одинокой головы. — Амулет сей самой Триглавой заговорен, мощью ее и незыблемостью. Пусть он и женской силой пропитан, однако же тебе тоже пользу принесет. Коли сомнения одолеют, душа в тревоге дрогнет, прикоснись губами к змеевику, возьми крупицу ее силы. С нею к тебе и покой, и мудрость княжеская вернется.

Князь принял амулет, поцеловал, повесил себе на шею и склонил голову:

— Благодарю тебя, мудрый волхв. Умеешь ты ношу мою в трудный миг облегчить. И все же тревожно мне отчего-то… Прочитай заговоры свои, обойди стены. Защити город ночной от лихоимства, сглаза и нежити голодной.

— Все сделаю, княже, — положил руку ему на плечо Радогост. — Отдыхай спокойно. Стража у нас крепкая, и чар защитных никто одолеть не в силах. Иди к жене, отдыхай.

* * *

На рассвете Ротгкхон постучал в ворота чилигинского двора. Деревня всегда просыпается рано, и изнутри уже доносились шумы и голоса.

— Кто там?! — сразу ответили ему.

— Лесослав.

— К двери ступай, сейчас открою…

Вербовщик поднялся на крыльцо. Почти сразу отворилась створка, из сеней на воздух вышел босой, но в рубахе и портках, селянин.

— Здрав будь, Чилига, — кивнул ему Ротгкхон.

— И тебе не хворать, мил человек. Чего ищешь ни свет ни заря?

— Тебя и ищу. Зимава сказывала, ты в селении мужчина самый уважаемый и знающий, самый зажиточный. Посему к тебе и просьба…

— Сказывай, — приосанился от такой похвалы селянин. — Коли смогу, подсоблю, чем в силах.

— Ты ведь знаешь, Чилига, невеста моя сирота, богатством похвастаться не может. Венчаться мы сегодня собрались, а нам ни угощения собрать, ни сестер ее одеть…

— Значит, все-таки женишься, не передумал? — удивился мужик.

— Обет данный нарушать — это себя не уважать в первую очередь, — уже в который раз ответил вербовщик. — Обещал — значит, женюсь. Не в этом главная моя забота. Гостей мне надобно приветить, кои поздравить нас захотят. А еще надобно мне телегу и лошадь где-то найти. Намедни князь ваш в дружину меня позвал, грех отказываться. Чтобы в Муром перебраться, повозка нужна и припасы в дорогу.

— Не знаю, чем тут тебе помочь, — пожал плечами Чилига. — Хлопотно все это. Зело много всего зараз. Рази один управишься?

Ротгкхон положил руку на грудь и красноречиво сжал пальцы возле одной из золотых пуговиц.

— Вообще-то, есть у меня старая телега… — жадно блеснули глаза мужика. — До города доедет. И там еще не один год послужит, коли за осями следить да дегтем мазать.

— Без лошади самая хорошая телега никакой пользы не принесет.

— Это да, Лесослав… — Мужик моментально вспомнил имя гостя. — Однако же у Туряка ныне кобыла ожеребилась, и еще двухлетка бегает. Мыслю, старую кобылку либо двухлетку он продать согласится. Куда ему столько скотины?

— Я тут никого не знаю. — Вербовщик оторвал пуговицу и протянул Чилиге. — На твою помощь полагаюсь. Выручишь?

— Отчего доброму человеку и не помочь? — сцапал тяжелое золото мужик. — Вот токмо… Нарядов для девиц малых пошить не получится. Коли сегодня венчаетесь, уже не поспеть.

— Ну и ладно, — махнул рукой Ротгкхон. — Главное, чтобы гостям нашлось чего закусить и выпить.

— О сем не беспокойся. Сделаем! Невеста-то твоя где? Отчего один ходишь?

— К родителям пошла. Меня не взяла, одна возле усыпальницы побыть желает.

— А-а… — коснулся пальцами губ Чилига. — Родителям о празднике поведать, это правильно… Столов-то у тебя на дворе, помню, нет? Надобно тоже принести.