Книга Берег Стикса, страница 26 – Максим Далин

И снова помог Станиславу подняться на ноги.

Теперь вампир сильно мёрз. Его руки мелко дрожали, глаза ввалились и горели, он вцепился в Романа, как в последнюю надежду.

Вести его домой было нельзя. А на штаб-квартиру упырей — и тем более. Раненому там делать нечего. Но подходящее место всё-таки имелось.

— Ты обопрись на меня, — сказал Роман так тепло, как сумел. — Мы сейчас через дворы пройдём, быстренько. Это недалеко.

— Почему не по снам? — прошептал вампир.

— Не умею я, Стаська. Придётся так, как есть. Но ничего. Держись, старина, авось доберёмся…

И ещё пнул ногой скулящую тварь, которая отползла к дверце мусоропровода. На прощанье.

За наглухо забитым окном уже давно рассвело, и ощущение дня давило на голову, как свинцовая тяжесть, но Милка не могла спать. Она сидела на растерзанной кровати, скрестив ноги, тупо глядя перед собой, грызла ногти — и мерно раскачивалась взад-вперёд. Она думала.

Как он мог уйти? Ну как он мог уйти? Я его так люблю, он мне так нужен — почему он ушёл с этим парнем? Как он мог? И что же теперь делать?

Что же делать? Как он мог уйти? Что же делать?

Подобранный Милкой портрет в кое-как составленной из обломков раме, тщательно разглаженный, стоял на столе, прислонённый к стене — и смотреть на него было ужасно тяжело. Это была просто какая-то дурацкая мазня белой, чёрной и зелёной краской. Плоская какая-то. И к тому же засиженная мухами. Принца в этом портрете уже не было.

Этот тип просто украл у неё Принца. Как-то пронюхал про портрет, выследил Милку и…

Нет, всё гораздо хуже. Он — колдун. Иначе откуда он знал, как расколдовать картину? Конечно. Он — злой колдун. Сначала заколдовал Принца, а теперь, когда у Принца появилась любимая женщина, опять вмешался и всё испортил. Убить. Убить. Если б это было можно…

Рука, за которую он дёрнул, ещё болела, вернее, ныла тупой болью, а боль вызывала новые приступы злобы. Если бы он не увёл Принца с собой, рука уже давно зажила бы совсем. И всё было бы так чудесно…

А как это было красиво… Как Принц появился из портрета. Как Принц светился… голубоватым… нет, пожалуй, лиловым или белесым, как молнии, мерцающим светом, а на этом парне были такие отсветы, что он тоже выглядел почти ненастоящим. Как дух какой-то. Было так красиво… и тепло… А потом Милка сообразила, что он Принца целует. А потом они ушли вместе.

Кошмар. Что же теперь делать?

А вид поначалу был такой, будто и вправду он хочет помочь. И знает, что делать. Милка и не мешала. А потом он ушёл и забрал Принца с собой. Как Принц мог уйти? Ну как?! И что же делать теперь?!

А может быть, он и не мог? Принцу просто было плохо. Это же понятно. Этот парень вытащил Принца из портрета так, что сделал ему больно. И потом просто делал, что хотел. И всё.

Забрал Принца, чтобы заставлять его делать то, что ему надо. Забрал насильно. Забрал, потому что был колдун и знал, как заставить Принца делать то, что он велит. На самом деле Принц не хотел.

А может быть, и заколдовал, потому что Принц не хотел. Какой ужас. Надо ему помочь. Но как? Что же делать? Что же теперь делать?

Стрелки старого будильника кружили по циферблату. Милка сидела и качалась, уставясь невидящими глазами в пространство. Ей было ужасно холодно. И надо было решить задачу невероятной важности.

Что же теперь делать? Что же теперь делать? Что же теперь делать?!

Чтобы прийти в себя после упыря, Станиславу понадобилось десять минут. И всё.

Роман только диву давался. Ведь, казалось бы, только что был вид а ля «только что из склепа» — и вот уже всё блестит на нём. Походка невесомо легка — едва касается босыми ногами мокрого асфальта, почти парит; истлевшая одежонка выглядит, как королевская мантия, подбородок вздёрнул, глаза мерцают тёмными рубинами — прогулка, а не бегство, извольте видеть. Только дышит слишком порывисто и принюхивается — и запахи ему, похоже, не очень нравятся.

— От странный город, Ромек… Это что же — Санкт-Петербург? Неужто ж Петербург и вправду? Не узнать, да и только…

— Ты давно на улице не был, Стаська? — спросил Роман, наблюдая за реакцией.

— То был год пятьдесят седьмой или пятьдесят восьмой — уже не помню, — Станислав даже улыбнулся, и не без оттенка самодовольства.

— Тысяча восемьсот или девятьсот?

Станислав взглянул с весёлым удивлением.

— А нынче-то?

— Да за двухтысячный перевалило уже, старина.

И вот тут-то он и психанул.

Вампир повернулся к Роману всем телом, заглянул в лицо:

— Да ты что?! Курва мать…

— А что тут такого? — спросил Роман беззаботно. — Ты же не ребёнок уже, Стась, как я понимаю — к чему эти нервы? Нет, я понимаю — почти двести лет в портрете это много, но зачем уж так-то…

— Ядя, — пробормотал Станислав упавшим голосом. — Коханная моя… пани моя…

Роман здорово удивился.

— Ничего себе… Это же та самая Ядя, которая засунула тебя в эту рамку, если я не ошибаюсь? На твоём месте я не стал бы так уж убиваться. Не та женщина.

Станислав вздохнул.

— Горда была пани моя. Ревнива и горяча на руку. Но любила меня, Ромек. Вампира не обманешь. Не бросила бы на произвол судьбы, правда… если бы ещё ходила под луною… бедная девочка.

У Станислава был такой несчастный вид, что Роман обнял его за плечо.

— Да не переживай ты так! За эти двести лет, знаешь ли, много чего произошло — может быть, она просто потерялась или спит где-нибудь. Найдётся, — сказал он самым обнадёживающим тоном, думая, что его новому другу — записному бабнику и пройдохе — легче будет влюбиться в новую вампиршу, чем отыскать старую.

Станислав печально кивнул.

— Лучше осмотрись, — сказал Роман. — За двести лет многое изменилось.

— Так я ж осматриваюсь, Ромек… Я вижу… и в твоей памяти тоже видел довольно. Но вокруг как-то… В этих окнах — электрические люстры? И в фонарях тоже электричество? Я его уже видел раньше…

Станислав коснулся кончиками пальцев стоящего во дворе автомобиля, провёл пальцем по дверце, заглянул в салон.

— Тот экипаж, что ездит без лошади?

Роман прикусил губу и кивнул.

— Лапушка ты, Стаська.

— Почему ещё?

— Потом объясню.

— Нет, я понимаю. Ты думаешь, Ромек, что мне, как дикарю, всё тут внове и всё дивно, верно? А знаешь ли, что мне всего удивительнее?

— Ну… ты что-то видел у меня в памяти… Мало ли. Мир вокруг — сплошной прогресс, я думаю, что есть чему поудивляться.

— У, Ромек, даже не подобрался близко. Что нынче повсюду — электрические фонари да повозки без лошадей, что люди летают по небесам и говорят через моря — ты ж об этом думаешь — это мне понятно. Этого надо было ждать. Мир к тому шёл. А вот ты мне, дикарю, объясни: отчего это, Ромек, вокруг так пахнет грязною смертью?