Книга Лоенгрин, рыцарь Лебедя, страница 26 – Юрий Никитин

За оградой кладбища, где хоронят некрещеных, а также клятвопреступников и самоубийц, по ночам начали твориться странные вещи: мертвые встают из могил, затевают свары, иногда выходят на дорогу в ожидании запоздавшего путника.

– Да, – протянул Лоенгрин озадаченно, – а я думал, буду учить здешних крестьян овец разводить…

– Овец? – удивилась она. – Каких овец?

– Да любых, – ответил он. – Лучше, конечно, тонкорунных, но можно и мясную породу. Кроме шерсти и мяса, очень хорош овечий сыр, а молоко вообще просто чудо… Я видел, как в других странах на одних только овцах растет богатство и благосостояние.

Она наморщила хорошенький носик.

– Овец? Разве это занятие для благородного лорда?.. Ну, хорошо-хорошо, тебе виднее. Ты знаешь другие страны и народы, а я даже Брабанта как следует не видела. Только свой замок и чуть-чуть вокруг замка. Если ты говоришь, что овцы дадут простым крестьянам выгоду, то пусть заводят этих самых овец.

Он поцеловал ее в лоб.

– Ты не против? – спросил он с улыбкой.

– Нет, конечно, – сказала она, посмотрела на него, возмутилась: – Ты чего, дразнишься? Ты же теперь лорд и этого замка, и всего Брабанта! Или ты сам не знаешь, как разводить овец, только дразнишь меня, вот такую жалобную?.. Точно не знаешь! Вы же в своем Ордене только сидите и слушаете вопли о помощи?.. Что, не так?

Он покачал головой.

– Совсем нет.

– А как?

– Наши рыцари, – объяснил он серьезно, – постоянно покидают замок… одни, вот как я, открыто, другие предпочитают странствовать под видом бардов, торговцев, бродячих охотников. Так им удается узнать больше, а помощь их бывает неожиданной и более уместной.

Она сказала задумчиво:

– И народ преисполняется надежды…

– Умница, – сказал он. – А еще деспоты трепещут… ну, пусть не трепещут, но понимают, что и на них найдется управа, если слишком… да, слишком. Мы не в состоянии истребить и даже наказать все зло на свете, но наиболее заметных или зарвавшихся злодеев судить по своему рыцарскому кодексу можем, кем бы эти злодеи ни были и где бы они ни находились.

Она спросила, судорожно вздохнув:

– А король Генрих?.. Он злодей или нет?

Лоенгрин ласково перебирал ее золотые волосы, Эльза счастливо закрывала глаза, никогда не думала, что прикосновения могучих мужских рук могут быть такими ласковыми и нежными.

– Он король, – ответил Лоенгрин.

– Я знаю…

– Король, – повторил Лоенгрин, – а это обязывает.

Эльза воскликнула в негодовании:

– Он собирался отдать герцогство Тельрамунду!

– Да, – согласился Лоенгрин с неохотой, – но он исходил из интересов королевства. Он соблюдает законы, и если бы ты представила веские доказательства, что герцог оставил корону тебе, король ни за что не посмел бы передавать герцогство Тельрамунду, хотя на этом потерял бы его поддержку, а то и приобрел бы сильного врага в тылу. Но при равных условиях королю выгоднее предпочесть Тельрамунда, так он получает преданного вассала, страна снова становится сильной и монолитной. Так что король не злодей, нет.

– А кто?

– Политик.

– Политик, – повторила она незнакомое слово, – а это кто?

– Человек, который бывает хуже любого злодея… но бывает и лучше святого. Увы, политик – самый опасный человек, потому что для него не существует понятия чести. Он легко может предать как ради зла, так и ради добра.

– Ужасно, – прошептала она в отвращении.

– Да, – согласился он. – Политик ищет только выгоду. Ничего, кроме выгоды, для него не существует. Он легко растопчет любые святыни, предаст родителей, жену и детей, друзей, трон, отречется от церкви… все это для него только слова, а выгода – все.

Она воскликнула:

– Тогда король Генрих злодей?

– Да, – ответил он. – Но пока что он укрепляет королевство. Понимаешь, мелкий злодей заботится о выгоде для себя лично, средний злодей готов всех ограбить, предать и даже перебить ради своего баронства или графства, а крупный злодей думает прежде всего о процветании своего королевства. На прочие ему наплевать… Так что Генрих – злодей, и гореть ему в аду, но он укрепляет королевство, не дает вторгаться в его пределы врагу, а крестьяне под его властью богатеют, торговля расцветает, строители возводят новые города и строят церкви дивной красоты, перед величием которых замрут следующие поколения…

Она посмотрела на него исподлобья:

– Потому Генриха вы не останавливаете?

Он вздохнул:

– Зла в мире слишком много, мы пресекаем только самое явное. Но мы не боремся за тех, кто сам не желает быть спасенным.

Ей почудилось в его тоне неясное предостережение.

– Это как?

Он погладил ее по голове.

– Есть закон, а есть совесть. Мы можем покарать человека, преступающего закон, а вот живущего не по совести… увы, человек должен сам научиться жить с нею в ладу. Ты идешь вниз или остаешься?

– А ты?

– Я спущусь во двор, нужно получше познакомиться с рыцарями.

– Тогда я буду в своих покоях.

– Хорошо.

– Не задерживайтесь, мой господин!

Он спустился по длинной винтовой лестнице, внутри башни настолько темно и неуютно, что на выходе его ослепило яркое солнце.

Перигейл показывал рыцарям, что помоложе, приемы защиты щитом от удара снизу, Лоенгрин посмотрел, сказал со вздохом:

– Эх, если бы все можно было решить молодецким ударом меча.

Перигейл спросил встревоженно:

– Что, кто-то затевает мятеж?

Лоенгрин покачал головой.

– Нет… впрочем, не знаю. Может, и затевает. Но мятеж – это не самое опасное.

– А что может быть опаснее?

Все слушали внимательно и настороженно. Он чувствовал, как исподтишка рассматривают, сравнивают размах его плеч и крепость фигуры со своими. Победитель Тельрамунда, по общему мнению, должен быть крупнее грозного графа, а если почти такой же, как и они, то в чем его сила?

– Я обратил внимание, – ответил Лоенгрин кротко, – в замке нет церкви…

Перигейл сказал быстро:

– Есть часовня!

Лоенгрин кивнул:

– Заметил. Маленькая и запущенная. А где священник? Почему я его до сих пор не видел?

– Весь в делах, – ответил Перигейл с неопределенностью в голосе.

– Это как?

– Ну, кому-то дает отпущение грехов, – объяснил Перигейл, – у кого-то принимает последнее дыхание, кого-то крестит… Он в основном ходит по селам.