Книга Лоенгрин, рыцарь Лебедя, страница 85 – Юрий Никитин

Они хохотали, посмеивались, перешучивались, а Лоенгрин пришпорил коня и оторвался в голову отряда, чтобы не слушать непристойные намеки и предположения.

Лес впереди изломан резкими подъемами, очень часто дорога проходит под нависающим обрывом, откуда свисают толстые и тонкие корни, похожие на огромных червей. Черви Лоенгрина не пугали, ни мелкие, ни крупные, но там наверху могут находиться люди, что с легкостью, оставаясь в недосягаемости, могут перебить всадников из луков или арбалетов, а то и просто швыряя тяжелые камни.

Он тревожился, часто посылал вперед двух-трех на разведку, и на обратный путь к замку Анвер затратили почти в полтора раза больше времени, чем когда ехали к Тельрамунду.

А в это время король Генрих сидел в небольшом уютном кабинете, где любил работать и вообще проводить время, задумчиво смотрел в огонь, что жарко полыхает в камине.

Вообще-то их два, вделаны в правую и левую стены, но этот ближе, жар от него доносится сухими теплыми волнами, и Генрих в минуты задумчивости привык вперять взгляд в это багровое мятущееся неистовство.

Слуги по его жесту быстро внесли малый столик и уставили его роскошными яствами, разлили в две чаши горячее темно-красное вино с имбирем и другими специями.

Граф Маргант вошел, зябко потирая посиневшие от холода руки.

– Звали, Ваше Величество?

Генрих вяло повел рукой.

– Садитесь и угощайтесь, граф. Говорят, такие вина спасают от самой гадкой простуды.

– Говорят многое, – согласился граф. – А как на самом деле?

– Мне больше помогает сухой жар камина, – сообщил король. – Хотя и от вина не отказываюсь.

– Тогда я и не откажусь, – сообщил граф. Осторожно отпил, прислушался к ощущениям, кивнул одобрительно. – Еще как не откажусь!..

Генрих сказал медленно:

– Граф, как вам ситуация в Брабанте?

Он смотрел на своего старого друга и советника испытующе, граф Маргант ответил таким же взглядом. Мощь герцогства еще при герцоге Готвальде возросла настолько, что Брабант стал, по сути, независимой землей. На нового герцога король посматривал с осторожным опасением, и хотя тот не выказывает желания отделиться от Германского государства, однако, если возжелает, никто остановить не сможет.

Когда в Лимбурге вспыхнула междоусобица, Лоенгрин моментально послал туда рыцарскую конницу под руководством Шатерхэнда, как он сообщил королю, «дабы прекратить кровопролитие и дать народу жить в мире». Против ожидания они с такой легкостью и почти без потерь сломили сопротивление местных сеньоров, что одни мятежные лорды пали в сражениях, другие едва успели бежать в соседние страны.

Многие ожидали, что захваченный с такой легкостью Лимбург Лоенгрин присоединит к своим владениям, но он сообщил кротко, что мир установлен, кровопролитие прекращено и его войско возвращается.

Маргант допил вино, прислушался к ощущениям и только тогда проговорил неспешно:

– Признаю, Ваше Величество, вы не зря поставили на этого рыцаря.

Король вяло улыбнулся, но взгляд оставался отсутствующим, после паузы напомнил:

– Вообще-то я поставил на паладина.

– Да-да, на паладина, – согласился граф. – Простой рыцарь не стал бы уводить войска. Можно ли представить, что Тельрамунд оставил бы Лимбургу все вольности?.. И даже не обложил тяжелой контрибуцией? Можно еще этого чудесного вина?

– Сделайте одолжение, граф, – ответил Генрих. – Кстати, а что Тельрамунд? Этот Лоенгрин сглупил, конечно, когда оставил ему жизнь. Я помню, как этот чудак брал клятву, что Тельрамунд отныне будет творить только добрые дела! Лучше волку поручил бы пасти овец и сторожить ягнят.

– Да, – проговорил граф задумчиво, – этот рыцарь с ним еще наплачется.

Король налил себе на самое дно чаши, отхлебнул, морща нос.

– Полагаете, – поинтересовался он так же вяло, – второй поединок окончится иначе?

– Полагаю, – ответил Маргант, – граф Тельрамунд не такой дурак, чтобы снова свести выяснение отношений к поединку.

Король вздохнул.

– Тельрамунд дважды ту же ошибку не повторит.

Граф сказал саркастически:

– Не жалеете, что не на того поставили?

– Почему?

– Тельрамунд по крайней мере понятен.

Король поморщился.

– Простые люди понятны, с ними проще. А Лоенгрин – человек высоких идеалов. Он не жилец на этом свете. Мир для него чересчур жесток, но зато все, кто общается с ним, счастливы. Он никого не обидит только потому, что сильнее.

– И не оторвет Брабант от королевства, – закончил в тон Маргант, – только потому, что может это сделать.

– Что-о?

– Как, кстати, наверняка бы попытался сделать Тельрамунд. Так что на текущий отрезок времени Лоенгрин выгоднее.

Король покачал головой, в глазах появился мягкий укор.

– Откуда ты набрался такого цинизма?

– От вас, государь.

– Не ври, я не всегда такой. А ты мог бы заметить и то, что я сам бываю глупо благороден, как Лоенгрин… если это, конечно, ничего не стоит.

Граф язвительно хохотнул.

– Ваше Величество, благородство с выгодой несовместимо. Благородство как раз и становится заметным, если человек отказывается от личной выгоды.

– Во имя чего?

– Во имя какой-нибудь общей цели. Или просто в пользу другого человека. Причем не родственника, не друга, а вообще чужого. От которого ничего не ждет за свой красивый жест.

– Ага, попался!

– В чем?

– Жест-то красивый! Значит, награда в нем самом, в жесте.

Граф развел руками.

– Если бы и другим хватало такой награды, мир стал бы иным. Царствием Божьим на земле. Но, увы… Ваше Величество, не забыли, что сегодня после второго завтрака едем на охоту? Что делать, надо. Хоть и дурацкое занятие, но где еще можно укрепить старые связи, завязать новые, столкнуть соперников… и вообще судьбы мира решаются на охоте, а на дипломатических приемах только подписывают договоры!

Лоенгрин после победного возвращения из земель Тельрамунда первые два дня почти не отходил от Эльзы, выказывая ей любовь и нежность, обещал отлучаться из Брабанта все реже и реже, так как все налаживается, ну, почти все…

У Эльзы появилось новое увлечение, она покупала у крестьян голубей, а потом со своего балкона выпускала их на волю и радовалась, как ребенок, когда те поспешно уносились, часто-часто хлопая крыльями.

Сегодня она выпустили сразу полдюжины, Лоенгрин стоял в двух шагах и тихо любовался ее чистой незапятнанной красотой.

– Не понимаю, – проговорил он с тоской и горечью, – не понимаю… Почему так?