Онлайн книга «Хранитель времени»
|
Так много молодых людей Лишились бытия, А склизких тварей миллион Живет – и с ними я. [11] Образ Катарины улыбнулся, как будто она осталась довольна. Мне пришлось напомнить себе, что это не настоящая Катарина, а ее воссозданный Твердью облик. Вернее, моя несовершенная память о ней, высосанная из моего мозга. Я понимал, что знаю разве что сотую часть настоящей Катарины. Я знал ее длинные твердые пальцы и глубину меж ее ног, знал ее потаенную жгучую жажду красоты и наслаждения (мне казалось, что для нее они были одним и тем же); знал, как сладостно звучит ее голос, когда она поет свои печальные колдовские песни, но в душу ей мне не удалось заглянуть. Как все скраеры, она была обучена глушить свои страсти и страхи мокрым одеялом внешнего спокойствия. Я не знал, что лежит там внизу – а если бы даже и знал, кто я такой, чтобы вместить в себя душу женщины? Я не мог этого, и потому образ Катарины, воссозданный по моей памяти, был не совсем верен. Настоящая Катарина заставляла терять голову, изображение заигрывало; Катарина любила стихи и видения будущего ради их самих, изображение использовало их в собственных целях. В середине изображения скрывалась могущественная, но не абсолютно всеведущая сущность, играющая плотью и разумом живого человека; в середине Катарины скрывалась… Катарина. Я был еще зол и поэтому сказал сердито: – Не хочу больше играть в эти утайки. Катарина снова улыбнулась и сказала: – Но тебе осталось еще два стихотворения. – Тебе должно быть известно, какие стихи я знаю, а какие нет. – Нет, я не вижу… не знаю. – Ты должна знать, – настаивал я. – Разве я не могу выбирать, что хочу знать, а что нет? Так гораздо интереснее, мой Мэллори. – Это предопределено заранее, не так ли? – Все предопределено заранее. Что было, то будет. – Скраерский треп. – На то я и скраер. – Ты богиня, и ты уже предрешила исход этой игры. – Предрешить ничего нельзя – в конечном счете мы сами выбираем свое будущее. Я сжал кулаки. – До чего же я ненавижу скраерский треп и твои якобы глубокие парадоксы! – Однако твои математические парадоксы приносят тебе удовольствие. – Это другое дело. Она заслонила ладонью свои сияющие глаза, словно обожженная их внутренним светом, и сказала: – Продолжим. Эти стихи написаны древним скраером, который не мог знать, что Экстр будет взрываться: Звезда упадет и другая, Но сколько б ни пало их впредь… Я закончил: На пологе неба, я знаю, Не станет их меньше гореть. – Но ведь звезды все-таки гаснут? Экстр растет, и никто не знает почему. – Надо что-то сделать, чтобы остановить его рост, – сказала она. – Будет очень непоэтично, если все звезды погаснут. Я отвел волосы с глаз и задал вопрос, над которым бились лучшие умы нашего Ордена: – Почему Экстр взрывается? Изображение Катарины улыбнулось. – Если и на следующий раз ответишь правильно, можешь спросить меня и об этом, и о чем тебе будет угодно. О, это чудесные стихи! – Она захлопала в ладоши с восторгом девочки, собирающейся вручить подружке подарок на день рождения, и в воздухе прозвенели хорошо знакомые мне слова: Тигр, о тигр, светло горящий В глубине полночной чащи! Я свободен! Твердь устами простой голограммы прочла первые две строчки моего любимого стихотворения, и я свободен. Осталось только назвать две следующие, и я получу право спросить Ее, как может пилот найти выход из бесконечного дерева. (Я ни разу не усомнился в том, что Она сдержит обещание и ответит на мои вопросы – сам не знаю почему.) С еще не просохшими на лбу каплями пота я засмеялся и прочел: Тигр, о тигр, светло горящий В глубине полночной чащи! Кто мог задумать огневой Соразмерный образ твой? Я смеялся, счастливый, как никогда прежде. (Странно, что избавление от угрозы немедленной смерти вызывает такую эйфорию. Я мог бы дать старым, замшелым академикам нашего Ордена, изнывающим от скуки, хороший совет: рискните своей жизнью однажды ночью, и каждый миг вашего следующего дня будет наполнен сладкой музыкой бытия.) Изображение Катарины смотрело на меня. Было в ней что-то непреодолимо влекущее, почти не поддающееся описанию. Мне казалось, что эта Катарина пребывает в мире с собой и вселенной – в мире, который настоящей Катарине испытать не дано. Она закрыла глаза и сказала: – Нет, неверно. Я назвала тебе начальные строчки последней строфы, а не первой. Мне думается, что в тот миг мое сердце на какое-то время, остановилось. Охваченный паникой, я сказал: – Но ведь первая строфа идентична последней. – Нет. Первые две строчки у них идентичны, четвертые тоже, а третьи отличаются одна от другой одним-единственным словом. – Откуда мне тогда было знать, какую строфу ты цитировала, раз первые две строчки у них идентичны? – Это не тест на знание, а тест-каприз, как я тебе говорила. Но поскольку это мой каприз, я дам тебе еще один шанс. – И с глазами, переливающимися кобальтово-индиговым огнем, она повторила: Тигр, о тигр, светло горящий В глубине полночной чащи! Я погиб. Я очень ясно, так ясно, как если бы обладал абсолютной зрительной памятью, помнил каждую букву и каждое слово этого странного стихотворения. Я все прочел верно – я был уверен, что первая и последняя строфы идентичны. Я услышал снова: Тигр, о тигр, светло горящий В глубине полночной чащи! Кто… – Так как же звучит третья строка, Мэллори? Та, которую написал поэт, а не та, что напечатана в твоей книге? Кто знает – может, древние академики, переписывая стихотворение из одной книги в другую (или с книги на компьютер), совершили ошибку? Быть может, это произошло в последние дни века Холокоста. Я легко мог представить себе древнего историка, женщину, торопящуюся сохранить этот бесценный шедевр, пока лучевая болезнь еще не доконала ее, и в спешке заменяющую единственное (но жизненно важное) слово. А быть может, ошибка была допущена в суматохе Веков Роения: может, какой-нибудь ревизионист, по ему только ведомой причине, вздумал заменить это слово. Каким бы образом ни произошла эта ошибка, мне отчаянно требовалось изобрести – или вспомнить – первоначальное слово. Я снова прибег к своему приему повторения сердцем, но из этого ничего не вышло. Я использовал другую мнемоническую технику – безрезультатно. Уж лучше было сообразить, какое именно слово заменено, и подставить на его место любое другое – наугад. Тут по крайней мере имелась вероятность, хотя и крохотная, что я отгадаю верно. |