Онлайн книга «Экстр»
|
– Пожалуйста, не выключай меня, – сказал Эде. – Откуда ты знаешь, что я собираюсь тебя выключить? – У меня много глаз, и я многое вижу. – Неужели ты способен читать мою мимику? Ты работаешь по цефической программе, да? – Мои программы очень разнообразны. И основной алгоритм велит мне просить тебя, чтобы ты меня не выключал. – Понятно. Тебе приходится просить об этом. – У меня нет ничего, кроме слов. – Выходит, выключить тебя очень просто? – Просто, если знаешь нужное слово. – А ты его знаешь, это слово? – Знаю, но не скажу. – Понятно. – Ведь стоит мне произнести его, и я выключусь. – Значит, спрашивать его у тебя бесполезно? – Само собой. Но зачем ты вообще хочешь меня выключить? – Я хочу обнаружить источник радиосигнала. У меня есть предположение, что именно этот образник его и подает. Лицо Эде внезапно выразило облегчение. – Разумеется, это он, – с улыбкой подтвердил образ. – То есть я. – Ты говоришь так, словно вы с этим компьютером идентичны. – Он работает по моей программе. Разве ты не говоришь о своем теле и мозге как о том, что идентично тебе? – Иногда говорю, – признался Данло. Он не стал говорить улыбающемуся образу, что когда-то думал о себе как о сплаве своего бессмертного “я” с другим “я”, представляющим собой белую птицу, называемую снежной совой. – Но я-то ведь не компьютер. – Я тоже не только компьютер, – самодовольно поведал Эде. – Кто же ты тогда? Эде ехидно улыбнулся и произнес: – Исх Алла мабуд дилла. Я программа, программист и тот, кого программируют. Данло, помнивший много стихов на древнеарабском, улыбнулся этой цитате. – Бог есть любовь, любящий и возлюбленная – но ты-то не Бог. – Почему же? Разве я не Бог Эде? При этих словах лик Эде наконец-то принял подобающее ему выражение мудрости, безмятежности, радости и, разумеется, любви. Глаза его вспыхнули, и все лицо озарилось золотым сиянием, как солнце. Данло стало больно смотреть на него, и онприкрыл глаза рукой. – Ты всего лишь изображение Эде в образе человека. И даже будучи богом, Эде был Богом не более, чем пыль у меня под ногами. Не более… и не менее. Лицо Эде выразило беспокойство. – Ты говоришь о Боге Эде в прошедшем времени. – Для обыкновенного образника ты очень наблюдателен. – Я же сказал: у меня много глаз. – И знаешь ты много разных вещей. – Нет – очень мало. И трагичнее всего то, что в моей памяти почти не осталось места для новой информации. – Но ты знаешь, что запрограммирован посылать сигналы в космос, да? – Разумеется. – Для чего ты это делаешь? И зачем нужен весь этот храм? – Данло показал на сельдак, поблескивающий на своей подставке в смежном зале. – Зачем тебя запрограммировали на то, чтобы ты зазывал сюда путешественников? Данло потер, ноющий лоб, с трудом дыша здешним затхлым воздухом. В этом храме он чувствовал себя как в компьютере. В старом, пыльном компьютере. – Скажи хотя бы, кто тебя программировал? Настоящий Бог Эде? – Ты задаешь трудные вопросы. – Ну извини. – Дело не в том, конечно, что я не могу на них ответить. Но моя программа обязывает меня соблюдать определенные предосторожности. – Понятно. – Если бы я сам мог спросить тебя кое о чем, то ответы на твои вопросы, возможно, всплыли бы сами собой. Данло улыбнулся, несмотря на испытываемое им раздражение, и сказал: – Хорошо, спрашивай. – Прекрасно. Я вижу, ты человек разумный. – Спасибо. – Мой первый вопрос таков: где ты был, когда принял мой сигнал? – В трехстах милях над этой Землей. Совершал свой четырнадцатый оборот по ее орбите. – Понимаю. Каким образом ты его принял? – Моя корабельная рация запрограммирована на поиск таких сигналов. – Ясно. Ты летал вокруг планеты на корабле? – Что ж по-твоему – я на крыльях там летал? – Я вижу, ты любишь отвечать вопросом на вопрос. – А что, нельзя? – Я вижу, ты любишь дразнить своих собеседников. – Извини, – сказал Данло, глядя в блестящие черные глаза Эде. – Я, наверно, был груб, да? – Человеку это свойственно, не так ли? – Возможно, но только не мне. Меня учили, что мужчина не должен вести себя грубо ни с кем – ни с другим мужчиной, ни с женщиной, ни с ребенком. – Ни с животным, добавил Данло про себя, ни с деревом, ни с камнем, ни даже с убийственным западным ветром, дующим ночью. Мужчина должен быть правдив и вежлив со всем, что есть в мире, даже с фигурой, светящейся над компьютером. – Извини меня. Я просто не привык вести такие сложные разговоры… с искусственным разумом. Лицо Эде превратилось в непроницаемую маску, но глаза заблестели еще ярче, как будто его программа при всей своей сложности не могла скрыть его интереса к словам Данло. – Тебе часто приходилось говорить с разновидностями такого разума? – Нет, не часто. – Общался ли ты с представителями такого разума на пути сюда? – Возможно, да, а возможно – и нет. – Данло не совсем четко представлял себе, к какому виду разума отнести лунные мозги Тверди. – Возможно, да, а возможно – и нет, – с механической улыбкой повторил Эде. – Право же, ты очень внимателен. Ты запомнил, что в моей памяти осталось совсем мало места, и решил не загружать меня новой информацией. – Извини еще раз. – Данло сейчас не хотелось рассказывать ни этой голограмме, ни кому бы то ни было о своем путешествии в Твердь. – Иногда бывает трудно определить, какой разум искусственный, а какой нет. – Да, пожалуй. – Но ты сказал, что тебе уже приходилось общаться с разумом, который ты называешь искусственным. – Да – на моей родной планете. В городе, где я учился, много компьютеров. И много ИИ-программ. – Каких программ? – ИИ. Искусственного интеллекта. Цефики моего ордена иногда называют их Я-программами. В насмешку над верой в то, что компьютер может обладать самосознанием. – Понимаю. Видимо, цефики твоего Ордена – люди старозаветных взглядов. – В общем, да, кроме кибершаманов. Эти любят компьютеры. – Данло на миг прикрыл глаза и увидел перед собой алмазную кибершапочку на бледном черепе и холодные, как смерть, бледно-голубые глаза. – Кибершаманы иногда называют ИИ-программы божественными. |