Онлайн книга «Не забывай меня, любимый!»
– Воля ваша, господа, я этим заниматься не намерена. – А второй фант ваш, Алексей Романович, – растерянно проговорила Мери, протягивая бумажку Щукину. – Вот и хорошо. Вы много стихов знаете… Развлечёте нас. Щукин молча пожал плечами. Искоса посмотрел на Дину… и вдруг, обернувшись к стоящему рядом с ней Дадешкелиани, громко попросил: – А давайте меняться фантами, поручик?! Правила это допускают, не так ли, Мери Давидовна? Дина чуть слышно негодующе ахнула. Мери была растеряна. За столом смолкли разговоры и смешки: другие участники игры смотрели на бледное, возмущённое лицо молодой цыганки, на неподвижного, как статуя, Дадешкелиани и насмешливую, неприятную физиономию Щукина. Ко всеобщему удивлению, поручик, после недолгого молчания, кивнул: – Пожалуй, Щукин… Я танцевать никогда толком не умел… тем более танго. А стихи какие-то худо-бедно помню. С губ Дины сорвался странный вздох – не то облегчения, не то досады. Мери укоризненно посмотрела на своего кузена и чуть заметно покачала головой. Тот сделал вид, что не заметил этого. Вздохнув, медленно потёр кулаком лоб. – Так что стихи, поручик? – весело поинтересовался Солонцов. – Да вот же я и вспоминаю… Признаться, последний раз читал стихи ещё в училище, так что, милые дамы, не судите строго… – Блока! Надсона! – полетело со всех сторон. – Мирру Лохвицкую, поручик! Гиппиус! – Или мне обеспечивают тишину, или, ей-богу, начну читать «Евгения Онегина»! Всего! – сурово предупредил Дадешкелиани, и молодые люди испуганно смолкли. Поручик глубоко вздохнул, посмотрел в окно, где над кустами жасмина уже сходились тяжёлые дождевые облака, и негромко начал: Чему бы жизнь нас ни учила, Но сердце верит в чудеса. Есть и непознанная сила, Есть и нетленная краса, И эта вера не обманет Того, кто ею лишь живёт, Не всё, что здесь цвело, увянет, Не всё, что было здесь, пройдёт… – А далее, дамы, уж простите, не помню, – виновато улыбнулся поручик. И, нахмурив брови, обернулся, когда Дина, не поднимая глаз, спокойным, ровным голосом дочитала: Но этой веры для немногих Лишь тем доступна благодать, Кто в искушеньях жизни строгих, Как вы, умел, любя, страдать, Чужие врачевать недуги Своим страданием умел, Кто душу положил за други И до конца всё претерпел… – Благодарю вас, Надежда Яковлевна, – сдержанно сказал Дадешкелиани, когда аплодисменты смолкли. – Не стоит, Зураб Георгиевич, – в тон ответила она. И, поднявшись, направилась к выходу. – Надежда Яковлевна! Постойте! – крикнул ей вслед Щукин. – А как же мой фант?! Вы должны мне танго! – В другой раз, Алексей Романович! – не оборачиваясь, пообещала она. – Дина!!! – укоризненно крикнула ей вслед Мери. – Вернись, так нечестно! Алексей Романович выиграл этот фант! Ну, если не хочешь танго, танцуй хоть вальс, но… Дина обернулась на пороге. Звонко, на всю веранду объявила: – Меришка, ту на патяса, сыр лэстэ муястыр кхандэл! На камам, и саро! [18] – Дина, как ты можешь!!! – возмущённо всплеснула руками Мери, но цыганки уже и след простыл. – Что, что, что она сказала?! – послышались изумлённые вопросы. – Мери, вы ведь понимаете по-цыгански, что Дина имела в виду?! – Ничего особенного… – пролепетала девушка, бросая осторожные взгляды в сторону Щукина, у которого был такой вид, словно его прилюдно ударили по лицу. – Простите, Алексей Романович… – прошептала Мери, покраснев до слёз. – Я… Дина, я уверена, не считает… Она не знала, что вы тоже… что вы можете понять… – Оставьте, княжна. Я не первый день живу на Живодёрке, – сухо произнёс Щукин. Встал, коротко поклонился всей компании и вышел из комнаты. Игра в фанты уже никого не интересовала, барышни и молодые люди принялись взахлёб обсуждать случившееся. На Мери – единственную, кто, кроме Щукина, понял сказанное Диной, – насели со всех сторон, бедная княжна отмахивалась и уверяла, что ничего не поняла, ни единого слова… Никто не заметил, как с веранды исчез Зураб Дадешкелиани. Было уже довольно поздно, и над старым, запущенным, заросшим крапивой и хмелем садом поднялась ущербная жёлтая луна. Со стороны Петровского парка доносились нестройные завывания какой-то блудной гармони, под которую несколько пьяных голосов вразброд, но с чувством исполняли «Дубинушку». С другой стороны, из-за купола церкви великомученика Григория, поднималось, наползая на нежную сиреневую дымку неба, черно-сизое облако: на Москву шла гроза, и над Бутырской заставой уже раздавалось едва слышное угрожающее рокотание. В загустевшем воздухе теперь не слышалось даже жужжанья комаров. Только в дальнем конце сада, в запущенном малиннике, ещё щёлкал-заливался одинокий соловей. Дадешкелиани быстро сошёл со ступенек веранды, осмотрелся. Вокруг было тихо. Он вполголоса позвал: – Дина! Дина, вы здесь? Ответа не было. Поручик довольно долго стоял не двигаясь, всматриваясь в синеющие сумерки, но в саду по-прежнему царила тишина. Дадешкелиани тихо, с нескрываемой досадой выругался, достал папиросы, зажёг одну. И, вздрогнув, чуть не выронил её, когда совсем рядом знакомый резкий голос приказал: – Погасите, ради Христа, я не могу больше этого нюхать! – Дина! – Дадешкелиани поспешно загасил папиросу. Подошёл к цыганке, стоящей в двух шагах, за кустом жасмина. – Вы меня, признаться, напугали. Зачем вы спрятались? – Затем, что собиралась идти домой! – отчеканила Дина. – И не успела, к прискорбию! Вам что-то угодно от меня? – Нет… То есть да. Отчего вы убежали от гостей? Я вас обидел? – Ничуть. Это ведь была просто игра, не так ли? – пожала плечами Дина. Несколько белых лепестков жасмина упали на её рукав, она не глядя смахнула их. – Мне показалось, что вы вовсе не хотите танцевать, – осторожно проговорил Зураб. – Совершенно правильно показалось, – отрезала она, отворачиваясь. – Ни с вами, ни с этим несносным Щукиным. Мери с ума сошла, когда выдумала такой глупый фант. Извините меня, Зураб Георгиевич, мне в самом деле пора идти. Наши все уже убежали, бросили меня, а что отец подумает? Вы меня проводите? – Дина обогнула жасминовый куст и вышла на широкую песчаную дорожку, ведущую к калитке. Поручик последовал за девушкой. – А вот стихи вы читаете хорошо, – вдруг сказала Дина. Зураб усмехнулся: – Вы мне, право, льстите… Никогда их не читал, не знал и толком выучить не мог. И сегодняшний вечер – тому доказательство. |