Онлайн книга «Кольцо принцессы»
|
И вдруг нахлынула знакомая, щемящая тоска, вспомнился утраченный мир, вернее, полет с Агнессой над этим миром — словно от перегрузки отяжелело лицо, руки, плечи… Безвозвратно ушедший мир детства, где ему посчастливилось побывать, и можно было остаться там навсегда, если бы поверил, что он существует, что это возможно, будучи в зрелом возрасте ощутить себя ребенком и, главное, увидеть мир детскими глазами… Нет! Коль вернулся в этот суконный и суровый, нечего жалеть и нельзя поддаваться соблазну. Иначе снова захочется напиться и откопать «Бизон»… Шабанов нашел в шкафу теплый халат, натянул его и похромал через холл к выходу из отделения. Навстречу встала постовая сестра, заслонила дорогу. — Больной, вы куда? — Во-первых, я не больной, — сквозь зубы процедил он. — Во-вторых, хочу погулять! — Но вы только что вышли из наркоза! — Лучше дай палку или костыль! — Ничего не дам! Вам гулять запрещено! — Кем? Этим стриженым с козлиной бородой? — Не знаю, — объемы у сестрицы были такие, что не обойдешь. — У меня записано — постельный режим. — Я что, арестован? — Не знаю, у меня записано! Из-за операции он попал в хирургию, где царили строжайшие правила и жесткие законы. В это время в другом конце коридора появилась анестезиолог в бирюзовом колпаке, постовая бросилась к ней. — Алина Сергеевна! Шабанов собрался гулять! — Шабанов, вам нельзя, — не совсем уверение сказала та. — Постельный режим, идите в палату. — Пойдем вместе? — он приблизился к ней вплотную и поправил колпачок у нее на голове. — На улице весна, почки лопаются. Подышим свежим воздухом, а то в палате после этого козлобородого три дня проветривать нужно. Кстати, сейчас утро или вечер? — Вечер… — Тем более, Алина! — Выдай ему костыль, — попросила она постовую. — Я пальто наброшу… — А можно на твое плечико опереться? — засмеялся он вслед. Когда спускались по лестнице, Шабанов приобнял анестезиолога за талию и получил вполне обнадеживающий, игривый отказ: — Не забывайтесь, больной! У вас костыль есть для этой цели. На улице выздоравливающие солдатики в казенных фуфайках собирали подснежники. Ветер раздувал их, а они снова собирали… Алина увела его за угол в скверик, где почти не дуло, достала сигареты. — Время прогулки — десять минут, пока курю. — Да мне и десяти хватит, — ухмыльнулся он, встав поплотнее к ней. — Ты же ночью придешь ко мне? — Что? — с наигранным возмущением протянула она. — Закатайте губешку, капитан! Какой шустрый. Только от наркоза отошел и уже!.. — Я пилот. У меня на принятие решения слишком мало времени. Наркоз, не наркоз — не имеет значения. — Что, тоскливо в генеральской палате? — дунула дымом в лицо. — Угадала! Тоска наваливается смертная, а вокруг ни души. Да и с детства один боюсь спать. — Это серьезно? — Еще бы!.. Приходи! — Ты что, с ума сошел? — зашептала. — Завтра уволят… Вышла покурить с тобой, уже доложат… — Ладно, — тут же согласился Шабанов. — Слушай, все-таки этот козлобородый был у меня в палате? — Зачем тебе это? — спросила не сразу, переламывая себя. — Хочу проверить качества самообладания. — Хорошие качества, успокойся. — А кто он, знаешь? — Откуда?.. Видела второй раз. Неприятный тип, правда? — Где первый раз видела? — У начальника медслужбы в кабинете… А что? — Алина почему-то насторожилась. — Да нет, все в порядке! — засмеялся Герман и, оглядевшись по сторонам, сунул руку под наброшенное на плечи пальто, обнял, прижал, зашептал в ухо, как совратитель. — Какая ты сладкая… Займи двадцать рублей? — Зачем? — опешила она, отталкиваясь. — Что это значит? — На бутылку, выпить хочу! Обида ее была мгновенной и жесткой. Затоптав окурок, указала на дверь, произнесла стальным голосом. — Идите в палату, больной! — Прости, Алина, — повинился Шабанов. — Мне на самом деле очень плохо, тоска… И хочется сделать глупость, подурачиться, посмеяться… — В палату, я сказала! От группы солдат отделился один в фуфайчонке, порысил в их сторону, придерживая на голове пилотку — закурить стрельнуть. — Ну, не сердись, — стал подлизываться Герман. — Ты что, шуток не понимаешь? Это же шутка… Лучше дай воину сигарету, я-то не курю и не пью, между прочим. А воин остановился в трех шагах, вдруг раскинул руки и сронил пилотку в грязь. — Мать честная! Герка!.. Кипит-т-твое молоко! Я же слышал, ты нашелся!.. Олега Жукова Шабанов едва узнал в таком наряде, обнялись, завозились, затоптали и пилотку и костыль. Алина стояла чуть ли не с открытым ртом и сигаретой в протянутой руке. — А ты-то что здесь? — когда расцепились, спросил Шабанов. — Заболел, что ли? — Да я же каждые полгода прохожу реабилитацию! — цвел и пах от счастья старый кадетский приятель. — Следят, не потекла ли крыша! На две недели, четко!.. Да хрен с ним! Ты давай рассказывай! Смотрю — ты стоишь или не ты? Пригляделся — а вроде ты! — Время вышло, — опомнившись, предупредила Алина помягчевшим голосом. — Идите в палату. Встретитесь завтра. — Стой здесь, из окна махну, — сказал Шабанов. Товарищ Жуков понимал все с полуслова, вытащил костыль из грязи. — А чего ты с клюкой? — Потом! — Герман попробовал обнять Алину, однако заработал по руке. Пожалуй, впервые с того момента, как очнулся в лесу, запеленатый в парашют, Шабанов ощутил радость и легкий, едва уловимый вкус к жизни. Товарищ Жуков забрался к нему около двух ночи. Парень он был резкий, страстный, но и хладнокровный одновременно; в палату он буквально влетел, забравшись на березу под окном и раскачавшись на ее вершине. Годы ничего с ним не сделали. Когда Шабанов поступил в СВУ и на первых же занятиях стал присматриваться и выбирать друзей, взгляд его пал на товарища Жукова, как он себя называл. Олег был городским парнем, развитым и умным, как показалось деревенскому учительскому сыну, отвечал на уроках коротко, четко и всегда по делу, а выбрал военную стезю, как сам признался, из-за своей знаменитой фамилии, хотя к маршалу никакого отношения не имел. Но по своим военным способностям и таланту выгодно отличался от остальных — через месяц получил должность командира отделения, а СВУ закончил старшиной. |