Онлайн книга «Покаяние пророков»
|
Космач разубеждать Иринея не стал, лишь сказал грустно: — Выйти-то можно, а куда пойдешь? — В нефтеразведку пойду, — уверенно заявил тот. — Да тебе ведь под шестьдесят, Илиодорович. На работу не примут, пенсионный возраст. — Записываться стану, так лет двадцать сброшу. Адриан Засекин вышел, Гермогешка Литвин из Крестного Дола… Оба старше меня будут, а скинули лета свои, отсидели в тюрьме по году, ныне живут и радуются. Ходил я к ним в Напас, тайно от своих, конечно… Все поглядел, электричество, машины разные, жизнь ихнюю. Старцы все предсказали, так оно и есть, а мы все дико живем! И даром ведь, даром… Это был крик души. — Но тебя сразу посадят, и сыновей, и жену… И дочку. — Я ведь почему к тебе-то и обратился, Юрий Николаевич. — Ириней голову повесил. — Как бы документ получить, чтоб не сидеть? Мне ладно, я стерплю и тюрьму. Жену и дочь жалко… Пожалуй, лег двадцать уже как старообрядцев оставили в относительном покое. Не расстреливали целыми поселениями за пособничество белобандитам, как было до сороковых, не выкуривали из скитов, сжигая дома и постройки, чтобы провести полную коллективизацию, не гоняли этапами через тайгу, чтобы поседеть в больших деревнях с обязательной ежедневной отметкой в комендатуре. Теперь наказывали весьма скромно, принудработами и штрафами, однако до сих пор власти проявляли неистребимую обиду на толк непишущихся странников, и как только кто из них объявлялся, его препровождали в город, где помещали в спецприемник месяца на два, брили бороду, фотографировали, снимали отпечатки пальцев и устраивали проверку личности, объясняя тем, что беглые зеки часто выдают себя за неписах и получают паспорта на другое имя. Как над ними издевались и потешались в камерах, можно сравнить лишь с муками адовыми. После всех унижений эти наивные, чистые люди уж и не рады были, что вышли из лесов, но страсти на том не кончались: впереди их ждал неминуемый срок в один год за нарушение паспортного режима. Путь в мир, впрочем, как некогда и из мира, лежал через неволю и пытки — как раз это обстоятельство и натолкнуло Космача на мысль, которая впоследствии оформилась в некий закон несоразмерности наказания. Ириней сходил к кедру, под которым трапезничали и прятались от дождя, принес котомку и смущенно добавил: — Ты не думай, Юрий Николаевич… Я ведь знаю, тебе не даром достанется… И положил на колени потускневшую золотую братину, опутанную тончайшей и черной от времени и пыли филигранью. Вещь была древняя, царская и потрясающая по красоте. — Ничего себе! — без задней мысли изумился Космач, поднимая тяжелый сосуд. Вот это да!.. Откуда у тебя такая штука? — Дак от Авксентия досталась. — Какого Авксентия? — Нашего. Углицкого. Денег у меня нету, так возьми братыню. — Это что, твой дед? — Старый дед… — Неужели ты готов отдать мне такую драгоценность? — Ну дак денег-то нету… — Хоть понимаешь, что отдаешь? — Братыня у нас называется… — Ириней Илиодорович, да ты с ума сошел! И куда я с ней? На базар? — А это ты знаешь, ученый… — Если только покажу кому-нибудь, меня посадят сразу! Или вообще убьют… — Почему эдак-то? Я ж тебе подарил… Космач сунул братину ему в руки. — Не искушай меня, Ириней. И объяснять тебе ничего не буду. Забери! И больше никому никогда не показывай! Тот растерянно помолчал, вздохнул тяжко. — Дак ты что, Юрий Николаевич, не хочешь жене с дочерью документ выправить? Ну, чтоб в тюрьму-то не посадили? — Не в том дело! Ты еще в мир не вышел, а уже заразы его где-то нахватался. Вот кто тебя научил дать мне эту братину? — Гермогешка Литвин сказал. — на глазах увядал Ириней. — Говорит, надо человека найти, кто похлопочет, или самому пойти и чего-нибудь из старого подарить… Я сам дак не могу, а ты ведь не сробел бы… — Чтоб не сесть и паспорт получить, надо не золото, а метрику, — попытался втолковать Космач. — Были бы у тебя какие-нибудь справки, бумаги с печатями, свидетельства… Вы же сразу идете к нефтеразведчикам в Напас, а гам вы чужие, понимаешь? Там люди все приезжие, временные, горделивые и милиции много, поэтому хватают вас и сажают. Ты же не раз ходил на Енисей, к своим? Вот и зашел бы в воротиловский сельсовет Там председатель из ваших. Договорился бы с ним. — Не пойду я к нему, отступник. — Ириней направился к угольным ямам. — Многих странников продал… В тот же день, ближе к вечеру, с лошадью в поводу пришла Вавила. И пока отец с братьями засыпали уголь в мешки, а потом вьючили ими коня, сама подошла к Космачу, сказала тихо, глядя в землю: — Батюшка с вами отправить хочет, чтоб я училась по-мирскому Будет просить — не бери меня, не соглашайся. — А если соглашусь и возьму? — Убегу. — Учиться не хочешь? — Хочу, — обронила боярышня, скрывая вздох. — Уж больно мне любопытно, как в миру живут ныне. Вот гляжу на тебя, на жену твою. Вы ведь токмо здесь на нас похожи, а в городе другие… Или вот аэропланы летают высоко, так на крестики похожи, а коль на земле увидишь, может, впрямь анчихристова машина? Или вот спутники летают — истинные звездочки… Учиться я хочу, да горько мне будет на ваше счастье глядеть. И пошла к родителю. Так и не взглянув, взяла завьюченного коня в повод и ушла другим путем, чтоб не набивать следа… Только через сутки, к вечеру следующего дня, и слова не сказав за все это время, Ириней переобулся из лаптей в бродни, котомку с братиной прихватил. — Ну, паря, айда со мной. Бумаги-то есть, с печатями. Должно, и на детей тоже… — Так чего же ты молчал? Для странников пятнадцать верст туда-сюда за расстояние не считалось, скорым шагом через два часа прискочили в Полурады. Ириней оставил Космача на берегу, сам убежал в хоромину и через некоторое время вернулся довольный. — Вот, принес бумаги… И достал из-под рубахи вещи, поразившие еще больше, чем золотая братина с царского стола, — два пергаментных свитка с деревянными подпечатниками на оленьих жилках и даже с остатками вещества в углублениях, напоминающего черный сургуч. В одном значилось, что ближний боярин и сродник князь Андрей Иванович Углицкий, привезший заморскую невесту государя Софью вкупе с веном на корабле и доставивший ее вместе с обозом в стольный град, отныне и до скончанья жизни освобождается от всяческих повинностей перед казной, а малолетним детям его Дмитрию и Алексею сказывается введенное боярство, кои обязаны по достижении отцом преклонных лет принять от него в управление казну греческую харатейную. |