Книга Покаяние пророков, страница 91 – Сергей Алексеев

— Кому?

— В первую очередь монархически настроенным гражданам России.

— Я далек от политики.

— Всякий историк — это прежде всего политик. Вы не хотите отвечать?

— Не хочу. Какой может быть разговор с бандитами, которые похищают людей? Незаконно лишают свободы? — Он вспомнил определения лысого коменданта. — Простите, но вы же примитивные уголовники.

— Мы вас не похищали! — слабо возмутился Гален. — Напротив, мы помогли освободиться. Еще несколько минут, и вас схватили бы!

— То есть сейчас я свободен?

— Разумеется!

— Ну что же, счастливо оставаться! — Космач пошел к двери. — Приятно было посетить ваше Собрание. Реставрация проведена блестяще. Уверен, работали питерские реставраторы.

Сразу за порогом стоял есаул с расквашенной физиономией. Разве что переоделся в штатское и вроде бы припудрил синяки и ссадины. Смотрел с презрением и превосходством.

— Ты так и будешь ходить за мной? — добродушно спросил Космач. — Иди зубы вставлять, а то девушки любить не станут.

— Вернись на место, — прошепелявил тот.

— Давай на руках потягаемся?

— Я с тобой потом потягаюсь. Зайди в комнату.

— А говорите, свободен! — Космач вернулся и сел на диванчик. — Сбрехнули вы тут, господин барон!

Тот не бросился защищать свою честь, лишь чуть смутился.

— Видите ли, комендант и его казаки в прямом подчинении у генерала Ногайца. Вероятно, они имеют соответствующий приказ… Генерал и господин Палеологов находятся… в отъезде и будут завтра. Но я уверен, вас не станут задерживать ни минуты.

— Что же, подождем барина! Вот приедет барин…

— А пока мы продолжим разговор, Юрий Николаевич.

— О чем?..

Барон открыл старинный и тоже отреставрированный шкаф с граненым стеклом в дверцах, вынул три толстые книги в мягких переплетах и положил на колени Космачу.

— Я вынужден удалиться на несколько минут… Ознакомьтесь.

Эта была одна и та же книга, изданная на трех языках — русском, французском и английском, автором был Генрих Палеологов, название немного вычурное — «Лавровая ветвь», да еще с подзаголовком «Исторические исследования Третьего Рима». Фоном обложки служила густая крона генеалогического древа, зеркально отображенная как его корневая система. Космач не мог без усмешки воспринимать всевозможных новоиспеченных искателей неведомою — Гипербореи, либереи, снежных людей и пришельцев. А их за последнее время развелось немерено: неистребимый романтизм, а точнее, богоискательство в русском человеке после снятия с него идеологических пут получило новый толчок. Нив одной стране современного мира в головах людей не было и быть не могло столько ереси, жажды философского осмысления жизни и поэтического воззрения на природу. Палеологов, скорее всего, относился к этой когорте, хоть и заметно выделялся, поскольку Космачу еще не приходилось слышать об исследователях Третьего Рима.

Он не собирался читать сочинение предводителя, однако открыл книгу и оторваться не смог: не мудрствуя лукаво, Палеологов слово в слово переписал его диссертацию. Вернее даже, издал ее под своим именем, да еще на трех языках!

Барон вернулся не один, привел пожилого священника, судя по дремучей бороде и по тому, что перекрестился двоеперстием, служащего в старообрядческой церкви белокриницкого согласия, и высокого дородного мужчину с аккуратной седой бородкой и с резной тростью в руке.

— Отец Кирилл и господин Елизаров хотели бы поучаствовать в нашей беседе. — сообщил Гален. — Если вы не против.

— Мне все равно, — отозвался Космач.

Они все расселись напротив, полукругом, таким образом как бы прижав его к стене.

— Итак, вы посмотрели исследование господина Палеологова?

— Очень внимательно. И должен сказать, я это уже читал и мне неинтересно. Даже не стану подавать на него в суд. По сравнению с похищением людей кража и присвоение чужих трудов кажется мелким озорством.

Священник с Елизаровым недоуменно переглянулись, однако барон успокоил:

— Юрий Николаевич прав, это выглядит как присвоение. Но Генрих Сергеевич вынужден был поступить именно так. Мы слишком долго искали вас, то есть автора диссертации 2219.

— Я что-то не понял. — Елизаров постучал тросточкой. — Вот этот господин… и есть настоящий автор?

— Судя по образу его — он, — твердо заявил отец Кирилл, оставаясь неподвижным и каменным, как Будда.

Елизаров вдруг вскочил, схватил руку Космача, пожал, потряс и вроде бы даже слезу смахнул.

— Неожиданно! Вы сделали сюрприз, барон! Очень рад! Скажу откровенно, мечтал пожать вашу руку.

— Я представлял тебя старцем, — прогудел священник. — Глубоким старцем. А еще ни единого седого волоса! Сколько тебе лет?

— Могу сказать, слава пришла ко мне поздно. — Космач отнял руку. — И в очень узких кругах.

— Господа, у нас не так много времени, — урезонил своих товарищей Гален. — Ближе к делу. Итак, Юрий Николаевич, вы могли убедиться в нашей порядочности. Генрих Сергеевич не присваивал ваших текстов, о том, что у них есть настоящий автор, знают его товарищи. И еще, вы не обратили внимания на последнюю страницу издания. — Он открыл ту самую страницу. — Читайте! Здесь написано: господин Палеологов благодарен автору исторического труда под номером 2219. Извините, других сведений о вас мы тогда не имели. А потом, ваша диссертация стала настолько популярной, пусть в узких, но профессиональных кругах, что приобрела качества народной песни, где авторство уже не играет никакой роли.

— Мне лестно! И я сказал, в суд не подам, — согласился Космач. — А за похищение отвечать придется, господа. Каждый проведенный у вас час может обернуться дополнительным сроком. Как для исполнителей, так и для заказчиков преступления. И я не понимаю, почему в таком мерзопакостном деле участвует священнослужитель.

Отец Кирилл оставался непоколебим, даже четки, зажатые в кулак, не дрогнули. Барон развел руками.

— Вас никто не задерживает, Юрий Николаевич!

— Но караул вам не подчиняется?

— При желании можем убрать и караул. Кстати, он охраняет не вас, а нашу безопасность… Но вы сами не уйдете отсюда.

В его словах слышалась затаенная угроза. Елизаров почему-то заерзал и отвернулся. Многозначительную паузу прервал священник — будто проснулся или, по своей кержацкой натуре, слишком долго думал и все равно заговорил невпопад.

— Дело сие не мерзопакостное, как ты сказать изволил, а справедливое и богоугодное. Не корысти ради хлопоты наши, а во имя веры и правды.