Онлайн книга «Слово»
|
«У тебя так и музей растащут», — подумала Анна уже без злости и вслух проронила: — Извините меня… — Ничего-ничего, я понимаю, — заспешил директор музея. — Как говорят: ждать и догонять хуже всего. Вообще-то Анне следовало уважать Оловянишникова, поддакивать ему и заглядывать в рот. По крайней мере, Аронов предупреждал ее, чтобы она не прекословила директору музея. Все-таки он сам, по доброй воле, половину расходов на экспедицию брал на себя, вернее, собирался покрыть их из фондов, выделенных на приобретение экспонатов для музея. Однако едва Анна увидела Оловянишникова — человека лет за сорок, этакого бодрячка, с привычкой переспрашивать и похохатывать без причины, — вдруг ощутила недоверие и желание дерзить. Знакомил их Аронов в ответственный момент, когда обсуждали план экспедиции. Директор музея говорил много, смеялся и сыпал вопросами: — Что-что? Как вы сказали? — Проехали, — не сдерживалась Анна и ловила на себе укоряющий взгляд хранителя. — Как-как? Кто проехал? — бестолково бормотал Оловянишников. — Татары репу повезли, — язвила Анна… Он и тогда не обижался, видно, привык, что над ним посмеиваются, смирился, а может, и сам понимал, что порой выглядит более чем наивно. Между тем Екатерина Ивановна выключила пылесос, и в отделе наконец стало тихо. Плотно зашторенные окна излучали рассеянный красноватый свет, отчего древняя кожа книжных переплетов слегка рдела, будто угли под пеплом. День был в разгаре, но здесь, в хранилище, что утро, что вечер — всегда одинаково: ровный свет, постоянная температура, определенная влажность. — Кстати, я понимаю своих посетителей! — вдруг воскликнул Оловянишников. — Они всё норовят руками потрогать. Нельзя, а трогают. Я вот тоже, хожу тут у вас — и, верите, тянет! — Он простодушно развел руками. — Наверное, в самом деле русский характер сказывается! «Вы еще на зуб попробуйте», — опять хотела съязвить Анна, но не успела. Запор на двери брякнул требовательно и нетерпеливо. Екатерина Ивановна бросилась открывать. Тяжело дыша, в хранилище влетел Аронов, забыл снять плащ и ботинки, — что делал всегда и при любых обстоятельствах, требовал этого и от других, — он пробежал за барьер и рухнул в кресло. Екатерина Ивановна заперла двери, вынула из шкафа тапочки Аронова и невозмутимо последовала за ним. — Переобуйтесь и дайте плащ. Он не слышал, подавляя одышку. Голова дергалась, прыгали руки на подлокотниках. — Я вызвал ему… «скорую», — наконец проговорил он. Оловянишников насторожился и недоуменно покрутил головой. «А вот и конец первой экспедиции, — подумала Анна и усмехнулась. — Никаких материалов он не принес». Сколько разговоров было! Всю зиму мечтали — мечтатели. Спорили, придумывали методику поисков и сбора. Смех! Деньги выколачивали, Оловянишникова — мецената и компаньона — из музея вынули! Ах, как поедем по скитам, да как наберем книг! И всем начальникам на стол — раскошеливайтесь, давайте деньги на следующую экспедицию, да не хитрым путем, а прямым назначением. Потом статьи в газеты, в журналы — это для общественного мнения, потом — утвержденный штат научных сотрудников для работы в отделе; потом — реставрационная мастерская… А вот не дал Гудошников материалов по скитам, и от их планов ничего не осталось. Попробуй теперь докажи, что старообрядческие скиты — это не Русский Север, где за книгами по деревням с авоськой ходили, с чердаков да из подвалов доставали. Кержаки не то что книги — попить не дадут. И куда ехать, где они, эти скиты, кто там живет, с какого боку подступиться? Теперь не о книгах мечтать, а ехать по городам и весям надо, бить челом перед местным начальством и пытать его о кержаках. Через год-другой, может, что и выйдет. — Что он хоть говорит? — спросила Анна. — Что? — встрепенулся Аронов. — Несет околесицу, вздор, старые обиды поминает. А глаза! Вы бы видели его глаза!.. Он больной человек. Никаких бумаг, кричит, не дам! Он вскочил, тяжело прошелся взад-вперед. — Что-то надо делать, предпринимать! — Переобуйтесь и снимите плащ, — повторила Екатерина Ивановна и бросила под ноги хранителя тапочки. — У вас ботинки в грязи. Аронов поморщился, однако стащил ботинки и, оставшись в носках, снова заметался по хранилищу. — Он опасен. Вы понимаете: он — опасен! Он может натворить все что угодно. — Значит, экспедиция отменяется, — вздохнула Анна. — Трест лопнул. — Какая теперь экспедиция? — отмахнулся хранитель. — Речь о другом… — То есть, как понимать? — спросил директор музея. — В каком смысле? — В прямом, — отрезала Анна. — Сотрудничество не состоялось. Примите соболезнования. — У него в руках сейчас бесценное собрание, — продолжал Аронов. — Что-то нужно делать, и немедленно. В таком состоянии оставлять его опасно… Ах, Никита Евсеич… — Простите, но на что вы надеялись раньше? — перебил его Оловянишников. — Разве только на материалы Гудошникова? — А вы? — подхватил Аронов. — Я — на вас, — замялся директор музея. — Вы — специалисты в этой области. Я сам пришел, дал деньги… — Кто знал, что он болен? — Аронов покачал головой. — Я хорошо знаю Гудошникова: будь он в своем уме — материалы бы дал. — Положение… — задумался Оловянишников. — С вашей стороны как-то все несерьезно… — Зато с вашей все серьезно! — разозлился Аронов. — Вы думаете, если деньги дали — значит, дело сделано? Это вам не прялки по деревням покупать. Директор музея, незаслуженно оскорбленный, сник, виновато заморгал, и Анне показалось, что он вот-вот расплачется. Аронов, видимо сообразив, что погорячился, примолк. Несколько минут в отделе была тишина, слышалось лишь, как Екатерина Ивановна негромко двигала стулья в читальном зале. — Надо спасать книги от Никиты Евсеича, — тихо и уверенно сказал Аронов. — Сердцем чую — пропадут. Теперь это наша обязанность и беда наша. Одна на всех. Он поглядел на Оловянишникова и Анну, перевел дух. — Я должна ехать, в любом случае, — сказала Анна. — Я уже собралась. Аронов смерил ее взглядом, сердито отвернулся. — Куда ехать? На деревню к дедушке?.. Бросьте говорить ерунду. Неизвестно, будет что там или нет, а вот здесь, у нас под боком, пропадает!.. Вопросов нет, надо выручать собрание. Давайте думать — как. Через милицию, через суд, через общественность — как угодно, только спасать. Анна знала характер Аронова: если упрется — уже не своротишь. Отдел в публичной библиотеке был государством в государстве, а его хранитель — лицом неприкосновенным. — Так вы сказали — он болен? — подал голос директор музея. — Тогда проще: признать его недееспособным… как это делается, не знаю. А книги изъять. Все законно. Когда я работал директором Дома культуры… |