Онлайн книга «Когда боги спят»
|
Тот на миг остановился и побежал дальше. Наконец, возле фермы появился мужчина в дождевике и с топором. Он пробрался сквозь крапиву и стал отдирать доски с высоких деревянных ворот. Слышен был певучий скрип гвоздей, треск и непонятное ворчание — на реке всегда хорошо слышно, однако когда Зубатый позвал мужика, тот даже не оглянулся. И лишь когда оторвал несколько досок и взвалил на спину, вдруг заметил и повернулся. — Чего тебе? — Мне бы к вам переехать, на ту сторону! — К кому пришел? — строго спросил он. — А хоть бы и к тебе. Я тут никого не знаю. — Чего же тогда приперся? — Родню ищу, — признался Зубатый. — Моя фамилия — Зубатый. — Ну и что? Моя фамилия тоже Зубатый, Иван Михайлович. — Вдруг мы родственники? — Однофамильцы, — отрезал тот. — А если нет? — Сейчас, доски отнесу, — подумав, согласился мужик. — Только у меня лодка течет. Он нес доски вдоль берега, а Зубатый шел за ним по противоположной стороне, пока он не скрылся во дворе крайнего дома. Появился минут через десять, в шляпе, спустился к реке, не спеша вычерпал воду из лодки, сел на весла и поплыл. На вид это был типичный колхозный начальник шестидесятых годов: выбритое до блеска морщинистое лицо, пиджак, галстук, шляпа и брезентовый дождевик — все старое, протертое на сгибах, но выстиранное и наверняка откатанное вальком. А по возрасту ему было за семьдесят, хотя издалека выглядел молодо и чем-то напомнил отца, когда тот после освоения казахстанской целины переоделся из не модного уже к тому времени военного френча в цивильную одежду, к которой впоследствии постепенно привык, но так и не научился носить. Старик оглядел его с ног до головы, хмыкнул. — Вроде и впрямь Зубатый по породе… Ну, садись. Оттолкнувшись от берега, Зубатый прыгнул в лодку и тут же получил матерок. — Опрокинешь ведь, леший! — Извините… Иван Михайлович поворчал и скоро успокоился. Греб он мощно, умело — видно сразу, на реке вырос и был еще в силе. — Ну и чей ты, Зубатый? — спросил он. — Алексея Николаевича сын. — Какого Алексея Николаевича? — Возможно, вы его не знаете. Но Николая Васильевича должны знать. Старик грести перестал. — И такого не слыхал… Какой-то ты подозрительный, парень. — Как это? Детский дом здесь был? Ну, или детская колония для беспризорников? — А что тебе колония? Он не греб, но лодка уже ткнулась в берег. Зубатый сделал паузу, перевел дух. — Ладно, а слыхали о Василии Федоровиче Зубатом? — Что про него слышать? На том краю живет, — он махнул рукой. — Это мой прадед! — Кто? Васька прадед?! — Василий Федорович Зубатый! — Тебе лет-то сколь, парень? Полста уж всяко есть, а Васька со мной с одного года! Прадеда нашел… — Тогда мне нужен другой Василий Федорович, ему должно быть лет сто десять. — Ну ты загнул! Столько у нас не живут. Это где-нибудь на Кавказе… — Неужели здесь не слышали о старце? Высокий, седой, длинная белая борода, босым ходил… Лодка ткнулась носом в берег, Зубатый вышел на сушу, подтянул за цепь. Не бросая весла, старик выбрался из лодки, выгнул грудь и распахнул дождевик, показывая орден Отечественной войны. — Все названные тобой граждане в нашей деревне не проживают. Это я тебе как председатель сельсовета говорю, с сорокалетним стажем. Предьяви-ка документы! Губернаторское удостоверение он давно сдал, в кармане оставался один документ — члена Совета Федерации, который он и предъявил старику. Тот вылез на берег, не забыв приткнуть лодку, внимательно прочитал вслух, что написано, и не поверил, поскольку никогда ничего подобного в руках не держал и о чиновниках такого ранга представление имел смутное. Однако не испугался, не смутился, а вернул удостоверение и сомнительно покрякал. — Кто знает, кто ты есть… Однофамилец. — Ну так расскажи про моих родственников, Иван Михайлович! — Что я тебе скажу? Ничего не скажу… — Говоришь, председателем сорок лет… — На моей памяти таких не бывало! — А жестянщики-медники когда-нибудь в Соринской Пустыни жили? Старик сделал стойку, но тут же хитровато отвел глаза — что-то скрывал! — Да вроде жили… Кто их знает? Жестянщики… Что-то не помню таких. У нас гончарня стояла, шорная мастерская, обозный цех… — А если поточнее? Были медники? — Дак это еще до революции, и не у нас, а при монастыре были кустарные мастерские, — Иван Михайлович терял интерес к разговору и помаленьку отступал к своему двору. — Я что? Маленький был, не помню… Зубатый пошел за ним. — А в каком месте колония стояла? — Колония? Так твоя родня в колонии была? — Мой дед там воспитывался, Николай Васильевич. — Вот оно что, — удивленно протянул старик. — Они ж там все поумирали! — Кто поумирал? — Да эти, воспитанники. Мор был! — Не знаю, мой дед жив остался, потом жил в Липецкой области, оттуда на фронт ушел и не вернулся… — Так он у тебя беспризорник был? — Отец рассказывал… — Тогда он не наш, не соринский! — Но фамилия — Зубатый! — Погоди, если твой дед в беспризорники попал, значит, осиротел? — Наверное, так… — Что-то я такой истории в наших краях не слыхал. Как, говоришь, прадеда звали? — Василий Федорович. — Нет, один есть, а второго не помню. — Хорошо, а где была колония? — Это не в самой деревне! — чему-то обрадовался старик и махнул рукой в сторону реки. — Тоже в монастыре располагалась. Километров семь будет отсюда! Ты иди, иди, там поспрашивай. — Люди-то в монастыре есть? — Откуда? Зернохранилище закрыли, так давно пустой стоит. — У кого же я поспрашиваю? Иван Михайлович направился в свой двор, Зубатый не отставал. — Там что, тоже поселок? Оказавшись во дворе, он неожиданно увидел, что на верстаке под навесом стоит новенький гроб без крышки. |