Книга О, я от призраков больна, страница 27 – Алан Брэдли

Было решено, на удивление почти без суматохи, что предпочтение отдается тем, кто с детьми, и что им будет разрешено разместиться на ночлег среди съемочной группы, которая уже обосновалась на втором этаже.

Где-то посреди процесса ненадолго появился отец и парой жестов и слов викарию мобилизовал операцию, словно проводя отточенные военные учения. Потом он снова скрылся в кабинете.

Те, кто не смог разместиться наверху, устраивались на ночлег в вестибюле. Из кладовых достали подушки и одеяла, не использовавшиеся с тех пор, когда Харриет была жива, и выдали временным постояльцам.

— Все как в старые добрые времена, — сказал викарий, потирая руки. — Как в бомбоубежищах во время войны. Мы превратим это в удачу, в грандиозное приключение. В конце концов, как будто мы не делали это прежде.

В его голосе явственно слышался Уинстон Черчилль.

Викарий организовал игры для детей: в «свои соседи», жмурки, прятки, с призами победителям от доктора Дарби — конечно, мятными леденцами.

Взрослые сплетничали и тихо смеялись в стороне.

Спустя некоторое время более громкоголосые занятия сменились играми на угадывание.

По мере того как вечер подходил к концу, фальшивое веселье угасало. Люди начали зевать, сначала приглушенно, потом во весь рот, и к черту утонченные манеры.

Дети задремали, и родители скоро последовали их примеру. Вскоре большинство перемещенных жителей Бишоп-Лейси сковал сон.

Позже, когда я свернулась калачиком под пуховым одеялом, одна в холодных амбарообразных просторах восточного крыла, до меня еще некоторое время доносился приглушенный гул разговоров, будто жужжание из далекого улья.

Потом этот гул тоже улегся, и мои уши улавливали только единичное покашливание.

День был долгим, очень долгим, но, несмотря на это, я не могла уснуть. В мыслях крутились укутанные тела, беспорядочно разбросанные в вестибюле: спящие курганы под одеялами, будто кочки на церковном кладбище.

Я крутилась и вертелась, по ощущениям — часами, но тщетно. Наверняка все уже спят, и я никого не потревожу, если прокрадусь к подножию лестницы и посмотрю. С учетом очень реальной угрозы того, что отец проиграет битву с налоговым инспектором, теперь я сознательно запоминала образы для того времени, когда стану пожилой леди, — времени, когда буду перебирать свои воспоминания о Букшоу, как другой человек переворачивал бы страницы покрытого пылью альбома с фотографиями.

«Ах, да, — скажу я дрожащим старушечьим голосом, — припоминаю время, когда нас занесло снегом в канун Рождества. Той зимней ночью, когда весь Бишоп-Лейси собрался в Букшоу».

Я выбралась из постели и влезла в холодную одежду.

Я кралась по коридору, время от времени останавливаясь и прислушиваясь.

Ничего.

Я стояла наверху лестницы, глядя вниз на импровизированное убежище.

Возможно, потому что Рождество было так близко, в этих сгрудившихся фигурах было что-то странно трогательное, как будто я — летчик, или ангел, или даже сам Бог — смотрю сверху вниз на все эти беспомощные, спящие человеческие существа.

Откуда-то издалека, из западного крыла, донесся едва слышный звук музыки и неестественных голосов в записи.

Тишина в доме была настолько глубокой, что я даже сумела различить слова:

«Я никогда не забуду Ястребиный замок».

Филлис Уиверн снова смотрела себя на экране.

Музыка усилилась и затем умерла.

Внизу кто-то повернулся и захрапел. С моего места хорошо был виден Дитер, устроившийся около перил на лестничном пролете. Довольно умно выбрать место для сна повыше, подумала я, где воздух чуть-чуть теплее и пол не такой холодный, как плитка в вестибюле.

Внизу тяжело дышала миссис Мюллет, обхватив рукой мужа, они смотрелись словно дети в лесу. [30]

Медленно я спустилась по лестнице, особенно осторожно, на цыпочках, минуя спящего Дитера.

У стены лежала Синтия Ричардсон, во сне она была так же расслабленна, как архангел на рождественской открытке; ее лицо напоминало Флору на картине Боттичелли. Я пожалела, что у меня нет фотоаппарата, чтобы навечно запечатлеть ее в таком неожиданном образе.

Рядом с ней, сильно нахмурившись, спал викарий.

— Ханна, пожалуйста! Нет! — прошептал он, и на секунду я решила, что он проснулся.

Кто такая Ханна, подумала я, и почему она мучает его во сне?

Наверху мягко прикрыли дверь.

Филлис Уиверн, подумала я. Закончила ночной кинопросмотр.

Мне в голову пришла прекрасная мысль.

Почему бы не пойти и не посмотреть, может, она хочет поговорить? Возможно, ей не спится, как и мне.

А что, если ей одиноко? Мы могли бы славно поболтать об ужасных убийствах. То, что она так знаменита, вероятно, значит, что все ее друзья с ней ради денег или славы: ради того, чтобы иметь возможность сказать, что они на короткой ноге с Филлис Уиверн.

Ей не с кем поговорить о том, что действительно имеет значение.

Кроме того, вероятно, это шанс, который выпадает раз в жизни, — получить всемирно известную звезду в единоличное распоряжение, пусть даже на пару минут.

Но погоди-ка! Что, если она устала? Что, если она еще не совладала со вспышкой раздражения, охватившей ее, когда она дала пощечину Гилу Кроуфорду? Что, если она ударит и меня? Я почти почувствовала жалящий удар ее ладони на своей щеке.

Однако, если я скажу Фели, что провела часок, праздно болтая с Филлис Уиверн, она умрет от зависти!

Это решило дело.

От подножия лестницы я двинулась на цыпочках по вестибюлю, осторожно выбирая извилистый путь между спящими телами.

Когда я была еще на середине бивуака и на полпути к западной лестнице, кто-то спустил воду в туалете.

Я застыла.

Неприятный факт жизни в Букшоу заключается в том, что шаткое переплетение труб, образующих водопроводно-канализационную сеть, знавало лучшие времена давным-давно. На самом деле зенит канализации пришелся на времена королевы Виктории, если можно так выразиться.

Слив воды или поворот крана где-нибудь вызывал содрогания и стоны, распространявшиеся в самые отдаленные углы дома, будто диковинная гидравлическая сигнализация из другого века.

Попросту говоря, никто в Букшоу не имел секретов — по крайней мере в плане водопроводно-канализационном.

Я задержала дыхание, пока содрогания в трубах не сменились отдаленным лязгом. Нед, прислонившийся к стене, раскинув ноги, словно брошенная кукла, застонал, и Мэри, чья голова лежала у него на коленях, перевернулась во сне.