Книга Bye-bye, baby!.., страница 33 – Виктория Платова

В предвкушении чуда я и не заметила, как заснула.

…До этой ночи (первой в обществе канадского сфинкса) мне никогда не снились кошмары. Отсутствие кошмаров можно было считать вполне приемлемой платой за общую невыразительность и осторожность моих политкорректных снов. В них я никогда не летала, и не находила несметных сокровищ, и не занималась сексом с тушканчиками, и не целовалась с покойным президентом Франции Франсуа Миттераном. И уж тем более не целовалась с ныне здравствующим секс-символом Голливуда Орландо Блумом. Во сне я не соблазняла и не бывала соблазненной, не закатывала трупы в псевдоперсидский ковер из кабинета, не пила ледяную водку в обществе агента 007: все мои сны носили приземленный, чтобы не сказать – прикладной характер. В них царило вечное и такое обыденное для питерских широт межсезонье, дома и улицы воспроизводились с фотографической точностью, то же можно было сказать о людях. Никаких незнакомых лиц, никаких нестандартных ситуаций – ничего, с чем бы я не сталкивалась в повседневности. Во сне я решала те же проблемы, что и наяву: как выкроить из зарплаты деньги на поездку в Анталью; как заманить к себе сантехника, чтобы он починил вечно текущий кран в ванной; как заставить мусика не помыкать мной и не бежать по первому ее зову питье ней бессмысленные слабоалкогольные коктейли в бессмысленном кафе.

В эту ночь все оказалось по-другому и,

строго говоря, приснившееся мне было не вполне кошмаром.

Да и можно ли назвать кошмаром стоящие в ряд костяшки домино? Изготовившиеся к падению костяшки – они вот-вот осуществят свои главный принцип, который так и называется: принцип домино. Стоит сдвинуть с места одну – и эта одна опрокинет все последующие, красота и быстротечность события завораживает. Я не боюсь костяшек и не боюсь того, что должно произойти; единственное, что кажется странным – размер костей.

Они слишком крупные.

Они вытянулись в человеческий рост. В рост моих любовников, так будет вернее. А все мои любовники были выше меня как минимум на полголовы. Нуда, на пол головы – мой обычный любовный стандарт, я как будто подбирала бойфрендов, следуя именно ему.

Костяшки домино так же неприемлемы в качестве сексуальных партнеров, как и тушканчики.

К тому же они – теплые.

Горячие. Их поверхность кажется бархатной на ощупь. Такой же бархатной, как персик. Или – как кожа Домино, канадского сфинкса. Соотношение очков на лицевой стороне каждого из камней не меняется:

6– 1.1 -6.

Меня так и подмывает привести в исполнение принцип домино.

Некоторое время я борюсь с собой, прохаживаясь вдоль строя, уходящего едва ли не за горизонт (ничего другого, кроме реликтового леса из костяшек, в округе нет, но реальность сна вполне это допускает). Я иду без всякой цели, фланирую, как тот мужчина с фотографии тридцать третьего года; я облачена в тот же или почти тот костюм, и даже шляпа на мне такая же, но во сне она лихо сбита на затылок.

Отсутствует только трость.

Давай, Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля! давай, сделай это!..

Я возвращаюсь к началу строя, к началу леса, к началу пути, и с замиранием сердца толкаю самую первую костяшку домино.

Принцип срабатывает. Не сразу, но срабатывает.

Кость заваливается, быть может – слишком медленно, слишком лениво (реальность сна это допускает), следом за ней опрокидывается еще одна, и еще: темп падения все убыстряется, подобно тому, как набирает ход скорый поезд. В своем сне я еще успеваю подумать о том, что сравнение с поездом вполне уместно. И еще о том, что поезд приближается, а я как на грех застряла на путях, еще секунда – и бешено вращающиеся колеса превратят мое тело в кровавое месиво.

Беги и не оглядывайся, Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля!..

Мне сразу же удается набрать приличный темп. Наверное, я могла бы бежать даже быстрее, если бы не курила, – но и этой скорости достаточно. Теперь мы движемся параллельно: я и поезд, составленный из падающих доминошных костей. Краем глаза я вижу какие-то неясные, неизвестно кому принадлежащие тени. Смазанные силуэты людей, которые живут в пансионе на улице «Соnсерcion Jeronima.13». Ленточки от бескозырок. Венерины мухоловки. И еще что-то, столь же неаппетитное и наполняющее душу безотчетным страхом.

Мне нужно остановиться, перестать нестись.

Но если я остановлюсь, то снова окажусь на путях и поезд-домино обязательно меня раздавит. И поэтому я бегу, бегу, бегу – к горизонту, где еще возвышаются несколько десятков 6 – 1.1 – 6.

Все заканчивается также внезапно, как и началось.

Принцип домино заманил меня в ловушку, у края горизонта разверзлась пропасть; туда летят последние кости домино. Туда же срываюсь и я.

Элины-Августы-Магдалены-Флоранс больше нет?

Реальность сна это допускает.

Но я не сплю. Я лежу с закрытыми глазами в собственной постели и вяло думаю о том, что мне приснился кошмар. Впервые в жизни. И еще о том, что во рту у меня стоит великая сушь и надо бы спустить ноги с кровати и (по-хорошему) пойти на кухню, глотнуть воды из чайника. Давно пора это сделать, чего я боюсь?

Что сон продолжается.

Что, спустив ноги с кровати, я не обнаружу пола, а обнаружу пустоту, и снова буду вынуждена падать вниз. Сбившаяся простыня под рукой, подушка в изголовье – э-э, нет, меня не обманешь, реальность сна может прикинуться и подушкой.

– …Мау-у…

Домино, мальчик мой!

Он произнес свое «мау» с видимым беспокойством, он действительно волновался обо мне, а может, чего-то требовал?

Я наконец-то открыла глаза и вздохнула с облегчением: шторы «павлиний глаз» на окне, тумбочка с правой стороны кровати и лампа на ней, сложенные стопкой книги. Я – дома, я – не сплю, кошмар (если это был кошмар) кончился.

– Приснится же такое, – виноватым голосом сказала я Домино. – Я кричала во сне, малыш? Я тебя испугала?

Кот сидел в метре от моего лица, на краю кровати, и разглядывал меня в упор. На какую-то секунду мне стало не по себе от его пристального, почти человеческого взгляда.

Будильник показывал половину восьмого.

Все равно пора вставать, работу еще никто не отменял.

Пошарив ногами по полу, я не обнаружила тапок, зато обнаружила лежащий на полу альбом «Мир Анри Картье-Брессона». Ничего удивительного, я сама оставила его там вчера вечером. Вот только… Вчера он был закрыт, захлопнут, я хорошо помню звук, с которым сомкнулись страницы. Вчера он был закрыт, а сегодня – предстал передо мной в открытом виде. Как раз на странице с той самой фотографией, которая так понравилась Домино.

Той, да не той.

Едва до меня дошло, что фотография не та, я подхватила альбом и впилась в снимок глазами. «Найди десять отличий, найди десять отличий», – вертелось у меня в мозгу. Отличий было не десять, много меньше, но они полностью изменили смысл фотографии. Нет, забор остался, как остался остов здания на заднем плане. С рекламными щитами все тоже было в порядке, во всяком случае – с правым. А до левого я не добралась, уставившись в самую середину фотографии – туда, где еще вчера был мужчина с тростью.