Онлайн книга «Могикане Парижа. Том 2»
|
— Он что же, приказал не верить мне, твой господин Робине? — Нет, но он мне приказал отпускать вам только за наличные. — И прекрасно. — Вас это устраивает? — Да: гордость удовлетворена. — Ну, вас несговорчивым не назовешь. — Твое здоровье, Багор! — проговорил папаша Фрикасе. — Твое здоровье, Фрикасе! — отозвался Багор. И оба накинулись на графин, но пили по-разному, в соответствии со своим характером: Багор отправлял содержимое рюмки в глотку, будто письмо в почтовый ящик; папаша Фрикасе его смаковал. — Видел вчерашний биржевой бюллетень? — спросил кошатник. — Я еще не просматривал… — Ты, верно, забыл, что я неграмотный, — отозвался Багор. — Да, и правда, — презрительно сказал кошатник. — Пять процентов составили сто франков семьдесят пять сантимов, — сообщил сосед в черном фраке, засаленном галстуке, с цепочкой из поддельного золота — в общем, сомнительного вида господин. — Спасибо, господин Ги-д'Амур, — поблагодарил папаша Фрикасе. Он снова наполнил рюмку Багра. — Стало быть, сегодня играют на понижение, — заметил он. — Да, готов дать руку на отсечение, — проговорил Багор, берясь за рюмку. — В таком случае, я хотел бы покупать, — сказал папаша Фрикасе с самоуверенностью старого маклера. — Я бы покупал! — с пафосом выговорил тряпичник. И он отправил вторую рюмку вслед за первой. Кошатник наполнил ее в третий раз. — Ты видел, как этот фат Сальватор нам поклонился? — спросил он своего товарища. — Нет, — признался Багор. — Мне это просто надоело… Ну-ну! Он, должно быть, считает себя королем комиссионеров? — А по-моему, он себя мнит кое-чем получше, — заметил Багор. — Если не возражаешь, — продолжал кошатник, наливая Багру четвертую рюмку, — мы уладим наши дела как настоящие друзья, не посвящая в них третьего. — Нет ничего лучше; только должен тебя предупредить: когда я говорю о делах, я умираю от жажды! — Так выпьем! И папаша Фрикасе налил Багру пятую рюмку водки; у тряпичника все поплыло перед глазами. — Итак, я говорил, что ты мне должен сто семьдесят пять франков четырнадцать сантимов. — А я говорил, — подхватил Багор, еще не потеряв способность считать, — я говорил, что должен тебе только семьдесят пять ливров и десять су. — Это потому, что ты упрямишься и не учитываешь процентов. — Верно, — кивнул Багор, протягивая рюмку, — я не учитываю процентов. Папаша Фрикасе налил Багру водки. — Однако вместе с процентами будет ровно сто семьдесят пять франков четырнадцать сантимов. — Каким же образом семьдесят пять ливров и десять су могли за семь месяцев… — За восемь! — … за восемь месяцев принести такие проценты? — Сейчас сам увидишь… Ты переехал ко мне восемь месяцев назад… — Как я был в то время счастлив! — меланхолически проговорил Багор, думая о том, с какой легкостью папаша Фрикасе сыпал в те времена монетами в пятнадцать су. — И я тоже! — в тон Багру заметил кошатник, вспоминая, как мадемуазель Бебе Рыжая переехала к нему. — Чего ж ты хочешь, друг мой! Мы стареем, наши дни убывают… — Ты прав; только наши долги со временем все прибывают. — Это из-за процентов, — повторил папаша Фрикасе. — Как я уже сказал, восемь месяцев назад ты переехал ко мне; я сдал тебе комнату за пять франков в месяц. — Подтверждаю! — Очень хорошо! Ты не платил мне с самого начала. — А зачем обзаводиться дурной привычкой? — Пять франков умножаем на восемь месяцев: итого получается сорок. — Да, только вот уже месяц, как я у тебя не живу, стало быть, семью пять — тридцать пять. — Ты оставил в комнате старую корзину, и это помешало мне сдать ее другим жильцам, — заметил папаша Фрикасе. — Надо было выбросить корзину в окно, только и всего! — Ага! Чтобы ты потом сказал, что в ней было сто тысяч франков! — Ну ладно, пускай будет восемь месяцев, — сдался Багор, — я завтра же заберу свою корзину. — Ну уж нет, теперь это мой залог! — Значит, мой долг будет и дальше расти? — Заплати сто семьдесят пять франков четырнадцать сантимов, и долга не будет. — Ты отлично знаешь, что у меня нет ни единого су из твоих ста семидесяти пяти франков четырнадцати сантимов! — В таком случае не спорь, когда я считаю. — Считай… только не забывай подливать! Папаша Фрикасе налил Багру седьмую или восьмую рюмку (тряпичник сбился со счета, и мы — с позволения читателей — тоже перестаем считать). — Мы остановились на том, что за восемь месяцев ты мне задолжал сорок франков; кроме того, тридцать пять франков пятьдесят сантимов ты у меня брал по мелочам. — Раз шестьдесят я у тебя занимал, а то и больше! — Ты, стало быть, не возражаешь, что я одалживал тебе деньги? — Нет. Я признаю, что должен тебе семьдесят пять ливров десять су; я любому готов это повторить, я буду кричать об этом на каждом углу. — Отлично! Двенадцать процентов от семидесяти пяти франков пятидесяти сантимов… — Двенадцать процентов?! Законная ставка составляет пять… в крайнем случае — шесть процентов. — Дорогой мой Багор! Ты забываешь, что я рискую. — Верно, верно, — кивнул тряпичник, — о риске я забыл. — Значит, ты согласен на двенадцать процентов? — продолжал папаша Фрикасе, снова наполняя рюмку приятеля. — Согласен, — заплетающимся языком пролепетал тот. — Так вот, — продолжал кошатник, — в первый месяц двенадцать процентов составили девять франков и два с половиной сантима; прибавим эту сумму к семидесяти пяти с половиной франкам, итого — восемьдесят четыре франка и пятьдесят два с половиной сантима. — А-а, так это, значит, каждый месяц?.. — Что? — Твои двенадцать процентов… — Разумеется. — Да если так считать, за год набежит сто сорок процентов! — Черт побери! Я же рискую! — Что верно — то верно, — все больше хмелея, проговорил Багор, — риск есть! |