Онлайн книга «Смутное время»
|
– Я же сказала: мне все равно, – отрезала эльфийка, ее лицо оставалось непроницаемым. – Почему все равно? – удивился гоблин. – Потому что он должен меня защищать. Он дал слово моему отцу. – Аэшш назг дарр горр… [28] – выругался Гарк на своем языке. – Прости, не услышала, что ты сказал. – Я говорю: кушай суп, пока не остыл… Дождь лил как из ведра. Сотник злился, и к нему было лучше не приближаться. Он шел, проваливался в лужи и поминал Бансрота, как только мог. Сзади плелись эльфийка и маленький гоблин. Лес все не редел и Логниру уже так опротивел, что он просто не мог смотреть без злости на эти треклятые деревья. И все бы ничего, если бы эта эльфийка не вздумала рассуждать, что дождь есть проявление Тиены, оплакивающей своих детей. Логнир ответил ей, чтобы забирала Тиену и шла с ней куда подальше. Он ковылял и думал, что, должно быть, много детей у богини эльфов погибло, если идет такой дождь. – Хозяин! – Гоблин догнал человека. – Послушай, я понимаю, что сейчас время не совсем… гм… подходящее (Логнир поскользнулся на мокром корне и едва не упал), но, пока мы не вышли к твоим родичам на равнину, ты можешь Гарку все подробно рассказать? – Ты верно заметил, Гарк, что сейчас не время… – Капюшон промок насквозь, дождь все усиливался и уже грозил превратиться в неумолимый ливень. В небе сверкнула молния. Логнир обернулся, чтобы проверить, как там эльфийка. Принцесса шла, сняв с головы капюшон, и ее волосы, казалось, и вовсе не промокли. Она следовала в пяти шагах за ними, неотрывно глядя в черное от туч небо, и ни разу не споткнулась. Вот что значит лесной житель, зло подумал Логнир. – Хозяин, скоро ведь земли людей, расскажи Гарку, зачем вы идете в твою столицу, – не оставлял гоблин попыток разговорить человека. – Гарк! Это же ты мне в слуги нанимался, а не я к тебе – в рассказчики историй! – гневно ответил Логнир; Гарк повесил уши. – Вон, у нее спроси, если тебя это так интересует. – Хозяин зол на Гарка? – уныло спросил гоблин. – Прости, друг. – Логнир уже раскаялся в своих словах – бедняга ведь не виноват, что дождь льет, а он уже вымок, как собака, выгнанная в ночь за дверь. – Это все Бансротов дождь. – Так как же получилось, что ты, хозяин, попал в рабство к этой принцессе? – Рабство? – невесело усмехнулся человек. – Ухватил самую суть. Я пленник, попавший к эльфам после поражения. – Ты имеешь в виду бой на людских башнях? – А ты-то откуда о нем знаешь? – удивился сотник. – Наши воины как раз уходили в набег, когда на юге заполыхали три огромных пожара. Логнир опустил голову и глянул на свое отражение в луже. Уже почти ничего не видать – скоро закат. Гоблин продолжал: – Потом старейшины отправили туда большой отряд, чтобы выяснить, что же там произошло. – И что же они выяснили? – Гарк не знает, – ответил гоблин, – его изгнали до того, как отряд вернулся в пещеры. – Понятно. – Хозяин Логнир, уже темнеет, мы могли бы остановиться на ночлег на одной из соседних застав. – Не могли бы, – отрезал человек. – Пойми, Гарк, три заставы сожжены – такое не прощается. И тут я вдруг выхожу из леса один, без товарищей, в обществе эльфийки и гоблина. Они не посмотрят на то, что я – сотник, засадят в темный каземат по обвинению в предательстве, измене и якшании с врагом. – Неужели они не поверят, что ты с посольством? – Нет. А в особенности Хенк Литвуд, сотник семнадцатой заставы, который меня ненавидит так же, как того волка, что отгрыз ему руку. – Три башни сожжены, а сколько осталось? – Три: семнадцатая, восемнадцатая, девятнадцатая, – вздохнул Логнир. – И еще на юге, возле Со-Лейла, – шестнадцать; военачальники королевства всегда считали, что самые опасные места в южных степях, теперь их ошибка выйдет нам боком. – Хозяин! – воскликнул вдруг гоблин. – Огонек, смотри, вон там! – Он ткнул длинным когтистым пальцем в сторону одного из самых близких пиков Лесного кряжа. Логнир подумал вдруг, что во всех сказках и легендах огонек в лесу не значит ничего хорошего и что путники всегда находят там совсем не то, что предполагали найти. Ну да ладно… – Идем, может, обогреемся и поедим, если хозяин тамошний… гм… добр к промокшим ночным странникам. Вскоре они подошли к небольшой россыпи гор, которая, словно ребро, отходила от длинного хребта Лесного кряжа. Вскарабкались по скользкой узкой тропе и оказались возле входа в небольшую пещеру. Пока они дошли, ночь опустилась на лес Конкр и окружающие земли. Дождь все так же лил, не переставая. На Логнире, казалось, уже не осталось ни одной сухой нитки. – Вы стойте здесь да спрячьтесь за тем валуном, если кто еще будет идти. Я пойду на разведку, погляжу, что там, – сказал человек и, оставив своих спутников и дорожные мешки под сухим карнизом, куда не попадал дождь и который не проглядывался от входа, направился в пещеру. Крадучись и прижимаясь к черным стенам, он проник внутрь, и вот что он там увидел. Пятеро очень грязных и столь же свирепых орков сидели в пещере, жарили на костре кабана и пили эль, или что у них там было в глиняных кувшинах. А еще они пели на своем грубом языке песню: Мясо и брага – орочий пир! Спалим дотла ближайший трактир! Веселых ребят таких не найдешь, Отпразднуй же с нами, потом ты умрешь. И череп твой дерзкий повиснет на поясе - Трофей мой честный, взятый по совести, Отвага покажет орка в бою. Сперва, друг, выпей, потом я спою. Затянем же вместе, как орки гуляли, Как пленников жалких пытали и жрали. И будь ты хоть гном или, может быть, эльф, С тобой мы споем, затем будет смерть. Мясо и брага – орочий пир! Спалим дотла ближайший трактир!.. Вот приблизительно то, что пели орки, укрывшиеся от дождя в глубокой пещере. Песня была хоть и неказиста, но ужас вселяла превосходно, и Логнир уже сильно пожалел о том, что Гарк углядел в ночи огонек. Он тихо-тихо выбрался из пещеры, прокрался к карнизу, где оставил товарищей, и… застыл на месте. Там никого не было. Эльфийка и гоблин исчезли в неизвестном направлении, его мешок с остатками еды, снаряжением и вещами просто испарился. Бансрот подери! Вот и догулялись по Хоэру. Гоблины, орки, нечисть всякая. Огни в ночи! Да чтоб вас всех! Хорошо, хоть меч с кинжалом остались. Верные куски стали, служащие верой и правдой уже полтора десятка лет, – на вас одних только надежда. |